Всего 50

Тот пригляделся, заулыбался, поздоровался и сильно закашлялся, как аллергик с многолетним опытом. Бросив пару реплик парню, стоящему рядом, он вышел к нам из-за стойки бара.

Навскидку Хосе было за шестьдесят. Усталое лицо страстного курильщика, маленький животик, слегка помятые, бесформенные, асфальтового цвета брюки.

По его внешности легко было определить: он сдает комнату, потому что одинок, а не потому, что нуждается. Его кашель – кашель человека, заброшенного самим собой, выдавал неприкаянность. За очками в тёмной роговой оправе прятались небольшие, очень грустные глаза, а сверху торчали «домиком» брови.

Хосе сразу посмотрел на меня так, будто бы сидел тут и ждал моего прихода: его лицо мгновенно озарилось. Или он всего лишь удивился, что Марко и Вероника пришли не одни?

Он протянул мне руку и оглядел с ног до головы не оскорбляющим внимательным взглядом.

– Представь, ей сегодня пятьдесят! Она наполовину из Москвы, наполовину из Ганновера. Сегодня приехала и не знает, где заночевать. У тебя свободно?

Хосе замялся:

– Я вообще-то уже сдал комнату… Но это ерунда. Мы что-нибудь придумаем. По такому выдающемуся случаю.

Показав некрасивые зубы, он тепло улыбнулся и потрепал меня по рукаву куртки.

Объединившись в желании мне помочь, все трое бурно обсуждали ситуацию на испанском, а я только поворачивала голову то к одному, то к другому.

Самым впечатляющим оказалось то, что Хосе свободно говорил на итальянском…

Что меня ждало в ближайшие несколько минут? Да… Всё-таки Барселона необычайна.

Или это необычайна сама жизнь? Если её не боишься, идя по ней с открытым забралом…

Хосе жил неподалёку, а в этом ресторанчике периодически встречался с друзьями.

Помещение выглядело на «троечку», и оставаться здесь Вероника не захотела. Она предложила пойти в соседний ресторан. Наверное, как женщина, она хорошо представляла себя на моем месте. Судя по всему, Вероника была душевной матерью.

Мы свернули за угол и приблизились к ресторанчику, в котором уже не играла музыка, не звенела посуда, а горел приглушённый свет, и двигались по своим траекториям официанты, с бесстрастными лицами завершая рабочий день.

Вероника сама выбрала столик и объявила официантам, по какому поводу мы сюда ввалились.

Высокий официант, похожий на Дэнцела Вашингтона в молодости, поздравил меня, пожав мне руку своей крепкой шоколадной кистью, и пожелал прожить ещё, как минимум, столько же.

– Хорошо, обещаю прийти праздновать столетие именно сюда! – засмеялась я.

Смотри-ка! А испанская речь звучит всё разборчивей. Вот что значит – интересные собеседники. Благо, Хосе время от времени выступает переводчиком на итальянский, склоняясь к моему уху как можно ближе… Какие замечательные люди – взяли, вошли в мою жизнь и устроили там гуманный сюрприз! И отделка стен в ресторане – под шхуну старинного корабля-каравеллы чудесная! У негра этого безумно красивые уши – малюсенькие, ювелирно закрученные… Как мне повезло! Не было бы счастья, да несчастье…

Непонятно, правда, чем этот «интернационал» закончится… Ладно, оригинальный ужин в мою честь все-таки обязательно скрасит неизбывную горечь одиночества…

Мучительные, токсичные мысли о неприезде Серёжи отодвинулись в область затылка.

– Что ты любишь? Какое блюдо хотела бы съесть? – спросил Хосе.

– Я обожаю осьминога. Особенно, когда нахожусь у моря…

– А пить?

Алкоголь мне претил, и застолье с пьющими людьми удовольствия никогда не доставляло. Даже по случаю, позволяющему отступление от правил. А уж здесь, в малознакомой компании, в неизвестной части огромного, нового для меня города, точно стоило оставаться трезвой.

И я заказала пиво, испанское «Мау» – из любопытства.

Остальные тоже удовлетворились пивом из больших, тяжелых стеклянных кружек.

Меня поразила и тронула деликатность моих «гостей»: могли под сурдинку и коньяком за мой счёт побаловаться.

Осьминог, порезанный слишком мелко, успел за день задубеть. Свежего сейчас никто бы варить не стал, даже ради юбилея. Терпеливо пережёвывая морского гада, я успокаивала себя тем, что он – не последний в моей жизни.

Хосе внимательно наблюдал, как я жую. Подавшись вперед, к моему лицу, он тихо сказал:

– Нет ничего хуже жесткого осьминога. Но я знаю, где можно попробовать мягкого, свежего…

Тут я подумала, что у Хосе мне лучше не ночевать. Он волновался, кашлял, багровел и сверлил меня взглядом одичалого пса.

– Давайте выпьем за то, что жизнь прекрасна? – предложила я.

Мой голос звенел, и я одна понимала причину внутреннего напряжения. Рядом не было того, ради которого я сюда так трудно добиралась две тысячи километров… С кем мечтала праздновать эту дату. Остро не хватало Серёжи…

– Да! За то, что жизнь у нас – одна! – подхватил Марко.

– За то, что она дарит нам новых друзей! – подняла свою кружку Вероника, чокаясь со мной.

– И за то, что женщины – соль этой жизни, – пряным голосом сказал официант «Вашингтон», подходя к столику.

Держа руку за спиной, он дал мхатовскую паузу и – протянул мне живую, свежую красную розу.

Все дружно зааплодировали, а Хосе встал и, склонив полуседую курчавую голову, поцеловал мне руку.