Назавтра с рассветом силы 1-го батальона атаковали деревню Малкия и находившийся рядом с ней военный лагерь. Он перешел в наши руки после короткого боя. Другая рота батальона заняла арабскую деревню Кадес (Кадеш-Нафтали), находившуюся между Малкией и полицейским постом Неби-Юша. Не успели наши силы укрепиться в деревне Малкия и в военном лагере вблизи от нее, как вражеская пехота под прикрытием артиллерийского и танкового огня перешла в наступление. Преимущество с точки зрения живой силы и военного оснащения было на стороне врага. Кроме того в распоряжении противника находились наикратчайшие пути для снабжения. В довершение всего наше оружие прикрытия — минометы и пулеметы — почти полностью вышло из строя из-за острой нехватки боеприпасов и запасных частей. Это объяснялось не только отсутствием подходящих путей для снабжения, но, главным образом, тем, что у нас вообще не осталось боеприпасов и запасных частей. В то же утро в штаб стали поступать донесения и о крайне тяжелом положении, в котором оказался батальон. Противник вел ожесточенный обстрел, и на нашей стороне были значительные потери. Эвакуировать раненых почти не удавалось. Когда иссякла надежда удержаться в Малкии и военном лагере, командиру роты было разрешено отступить к югу, к командным высотам, возвышавшимся над маршрутом, по которому продвигались силы противника.
Чтобы подбодрить наших бойцов, Игал Аллон сделал единственное, что было в его силах. Он попросил командира батальона Дана Ланера сообщить им о провозглашении государства.
Мы ощущали острую нехватку боеприпасов и оружия, необходимых для прикрытия нашего отступления. Игал составил телеграмму генеральному штабу. В телеграмме, состоявшей из 300 слов, он описал всю тяжесть положения и настаивал на немедленной доставке оружия и боеприпасов. Офицер связи, увидев такую длинную телеграмму, сказал, что из-за загруженности службы и необходимости кодирования она попадет в генеральный штаб не раньше, чем к утру 17 мая. Тогда Игал решил послать в Тель-Авив меня и вместо длинной телеграммы набросал короткую записку Игаэлю Ядину и Иосефу Рохелу (Авидару). Он просил принять меня в тот же день.
В 4 часа дня я выехал из Рош-Пинны в открытой машине Игала и окольными путями добрался до Тель-Авива. Пока я ехал до Тверии, мне казалось, что все кругом тихо и спокойно. В Тверии стояла неподвижная, тягостная тишина. Около фермы Киннерет я увидал вооруженных поселенцев. По выражению их лиц я понял, каково положение. С дороги, ведущей в Явнеэль, около Пории я взглянул на Иорданскую долину и мне стало страшно: в долине, где обычно царило спокойствие и умиротворение, рвались снаряды, повсюду вырывался огонь, стояли столбы дыма. Я остановился как вкопанный. Наконец я пришел в себя и поехал в Афулу через Кфар-Тавор, а оттуда по шоссе Генигар до развилки Джалами и по вади Милек на шоссе Хайфа — Тель-Авив мимо Зихрон-Яакова. Был открыт только этот путь. Я добрался до пересечения дорог Раанана — Кфар-Сава и там меня остановили у контрольного пункта. Стоявшие на посту набросились на меня с криком, но я обрадовался и такому приему, так как от самой Рош-Пинны мне не с кем было словом перемолвиться. Поначалу я даже не понял, из-за чего весь крик. Потом мне объяснили, что введено полное затемнение. Только тогда я узнал, что в то утро египетская авиация бомбила Тель-Авив. Я замазал грязью фары машины, как мне приказали, и продолжил путь в Тель-Авив. Там я немедленно отправился в «красный дом» на улице Яркон и застал там Игаэля Ядина и Иоси Авидара. Они отложили свои дела, чтобы выслушать меня. Авидар обещал рассмотреть дело утром. На следующий день я отправился в генеральный штаб Палмаха, находившийся в гостинице Риц, вблизи от «красного дома». Там я доложил о положении в Галилее и о моей встрече с Ядином и Авидаром. Штаб Палмаха взял на себя заботу об обеспечении нас всем необходимым. Утром того же дня — 16 мая — я отправился из штаба на аэродром Сде-Дов, чтобы лететь на «пайпере», который посылался в Маханаим для подкрепления патруля Галилеи, так как единственный находившийся в распоряжении патруля самолет вышел из строя.
Машину, на которой я ехал, вела шофер штаба. Около стадиона Маккаби, в северной части города, нас остановили. Мы вышли из машины и вдруг я разглядел у выставочных зданий египетский самолет «Спидфайр», из-под крыльев которого летели вниз две бомбы. Я повалил мою водительницу на землю и сам бросился вслед за ней. Раздался мощный взрыв. Я открыл глаза: над нами плыло черное облако. Отовсюду неслись вопли, стоны, звуки поспешных шагов, но я все еще не понимал, что происходит. Когда рассеялось облако дыма, мы увидали, что машина, ехавшая перед нами, была охвачена пламенем.
Сде-Дов подвергся бомбежке, и я не мог отправиться самолетом в Маханаим и решил ехать в Рош-Пинну на машине. В 5 часов вечера я был уже в штабе операции «Ифтах».