Мы тщательно простукали стены, пол. Сарай был сделан добротно: разве только что ломом можно было пробить в стене отверстие. В единственное крохотное оконце не пролез бы даже ребенок. К тому же оконце прикрывала толстая железная решетка, вмурованная в кирпичную кладку.
— Каменный мешок, — мрачно сказал Клементьев и тут же добавил: — Однако есть надежда вырваться…
— Какая? — оживился я, приняв всерьез заявление товарища.
— За несколько лет все-таки можно даже простым. гвоздем проковырять стенку. — Виктор недобро усмехнулся. — Остается только запастись терпением… Да что с тобой?
Я не успел ответить и повалился на землю. Виктор приподнял меня, подтянул к стене, наскреб под голову соломы.
— Ничего, — успокоил я друга. — Старая история. Десять месяцев прошло, как гробанулся, а тошнота и головокружение не проходят, и почему-то все время валит вправо.
За дверью раздались шаги, послышалась немецкая речь. Загромыхал замок, распахнулась дверь, в темный сарай ворвался солнечный свет.
— Здесь они, господин лейтенант, — произнес кто-то.
Через порог перешагнул немецкий офицер, сопровождаемый полицаем. Виктор помог мне подняться.
Гитлеровец подошел, ткнул пальцем по направлению Клементьева:
— Партизан?
— Я солдат, — нашелся Виктор.
Лейтенант обратился ко мне.
— Я тоже солдат, — ответил я по-немецки.
— О! — гитлеровец снисходительно улыбнулся. — Вы говорите на немецком?
— Совсем немножко.
— Жаль, — немец покрутил пальцами и приказал полицаю: — Этих двоих: — в Полтавский лагерь.
И ушел.
Время тянулось убийственно долго. Лежа на спине, я смотрел в узенькое оконце. За ним виднелось небо. Оно постепенно густело, наливалось ультрамарином. Было душно и тихо. Вероятно, где-то собиралась гроза. Черные переплеты решетки резко выделялись в просвете оконца. Два поперечных прута, два продольных — крест. Мне вдруг подумалось, что и фашистская свастика тот же крест; могильная тень от этого креста уже десять месяцев неотступно следует за мной. Пока мне удается сохранять дистанцию. Что будет дальше? Хватит ли сил до конца этого марафонского бега? Приду я к финишу или три мрачных слова «без вести пропавший» будут заменены одним — самым страшным — «погиб»?
С этими невеселыми мыслями я задремал.
Перед рассветом дверь сарая резко распахнулась. Вместе с гитлеровским солдатом вошел полицай:
— Выметайтесь!
Миновав сонную Кегичевку, вышли на шоссе. Здесь, у кюветов, сохранивших травяную свежесть, отдыхала небольшая группа советских военнопленных. (Чуть поздней мы узнали, что это был рабочий батальон. Надобность в нем отпала, и пленных перегоняли в Полтавский лагерь.)
— Рус, колонна! — приказал нам конвоир.
— Здорово, орлы! — преувеличенно бодро приветствовал Виктор товарищей по несчастью.
— Здорово, гусь лапчатый, — отозвался за всех здоровенный рябоватый парень. — Откуда такие красивые?
— С курорта, А ну-ка, подвинься.
Клементьев потеснил парня и сел рядом. Закурили. На дымок цигарки потянулись пленные, не имевшие табаку.
— Вы что же, в штатском? — спросил кто-то.
— Так вольнее шагать, — Виктор кивнул в мою сторону. — Вот он подтвердит.
— Серьезно?
— И я серьезно.
— Значит, бежали?
— Два месяца в бегах.
— Да ну! Вот это да!.. Поделились бы опытом.
Попыхивая цигаркой, Виктор стал рассказывать, какие порядки в селах, как лучше передвигаться и в какое время суток. Его внимательно слушали, задавали вопросы.
— И все же поймали вас, — с каким-то злорадством промолвил рябой.
— Все равно сбежим, — уверенно ответил Виктор.
— Откуда? — насторожился парень.
— Да вот, хотя бы с этапа.
— Ну, это бабушка надвое сказала…
— Почему?
— Не позволим!
— Кто? — Виктор в упор посмотрел на рябого.
— Я, — парень сверкнул глазами, — и вот они тоже. Вы сбежите, а нас к стенке!
Наступило молчание.
— Что же, товарищи, — тихо, но твердо произнес Клементьев, — трусите? Покорились совсем, значит?
Пленные задвигались, зашумели. Молоденький парень, все время внимательно разглядывавший свою вконец разбитую обувь, сказал:
— Мы адвокатов не нанимали, и вы, товарищи, его не слушайте.
— Правильно, Сережа! — поддержало паренька несколько голосов.
— Он у нас только с виду здоровый, як бугай, — пробасил кто-то из заднего ряда в адрес рябого, — а в душе гниль, и в портках всегда мокро.
Кругом дружно засмеялись.
— Заржали, жеребцы! — гаркнул рябой. — Для вас же стараюсь!
— От твоего старания недолго и подлецом стать…
Раздалась команда строиться. Я и Виктор заняли место в хвосте колонны.
— Пятнадцать конвоиров на восемьдесят пленных, — отметил Виктор. — Плохо дело.
Я кивнул головой. Сопровождали нас хотя и не строевики, а старые тыловые крысы, как мы тотчас окрестили наших конвоиров, но службу они несли исправно. Отставать и выходить из колонны не позволяли никому.
В Карловку мы прибыли только к вечеру, сделав в пути три привала. Конвоиры устали не меньше пленных. Пятьдесят километров — расстояние немалое.