Всегда помните о сути вещей… Искусство размышлять

Ответ каждый раз ему представлялся разным. И потому Марк Твен непрерывно шутил. Разумеется, еще он шутил из-за непрерывной работы мысли, он был юмористом, но оставался философом. Так или иначе, но шутил в результате владения комплектом всего этого.

Шутил Марк Твен то зло, то грустно. Но всегда точно. Афористично. Философски шутил. Хватай, казалось бы, мысль писателя, учись, не поступай плохо.

Но переделать людей сложно. И даже невозможно. Не раз и не два писателю казалось, что и дурно поступать тоже можно, и совесть как-нибудь свыкнется. У многих ведь получается! Да, они ведут себя как поганцы – но ведь и ничего, свод небесный на них не падает. Да еще и общество считает их уважаемыми людьми.

«Когда я раздумываю над тем, сколько неприятных людей попало в рай, меня охватывает желание отказаться от благочестивой жизни».

И Марк Твен разбирается с этой проблемой нравственных мучений просто – наделяет беспринципными качествами своих персонажей. Вот им можно все, что он не может, не хочет, не имеет права позволить себе. Да и миссис Клеменс не разрешит.

«Нас воспитывали в правилах христианской религии, и потому мы рано научились ценить запретный плод».

Особенно красиво регулировал отношения с совестью знаменитый папаша Гекльберри Финна – беспардонная, наглая, пьяная морда. Вот у него всегда все было хорошо, он всегда все мог объяснить – как себе, так и окружающим! И ребеночка учил это делать.

Конечно, понятно, что так, как папаша Гека, себя вести нельзя. Но ведь это так удобно, так приятно.

«Каждый вечер, часов около десяти, я вылезал на берег у какой-нибудь деревушки и покупал центов на 10, на 15 муки, копченой грудинки или еще чего-нибудь для еды; а иной раз я захватывал и курицу, которой не сиделось на насесте. Отец всегда говорил: «Если попадется под руку курица, бери ее, потому что если тебе самому она не нужна, то пригодится кому-нибудь другому, а доброе дело никогда не пропадает», – это такая у него была поговорка. Но я ни разу не видывал, чтобы курица не пригодилась самому папаше.

Утром на рассвете я забирался на кукурузное поле и брал взаймы арбуз, или дыню, или тыкву, или молодую кукурузу, или еще что-нибудь. Папаша всегда говорил, что не грех брать взаймы, если собираешься отдать когда-нибудь; а от вдовы я слышал, что это то же воровство, только по-другому называется, и ни один порядочный человек так не станет делать. Джим сказал, что отчасти прав папаша, а отчасти вдова, так что нам лучше выбросить какие-нибудь два-три предмета из списка и никогда не брать их взаймы, – тогда, по его мнению, не грех будет заимствовать при случае все остальное. Мы обсуждали этот вопрос целую ночь напролет, плывя по реке, и все старались решить, от чего нам лучше отказаться: от дынь-канталуп, от арбузов или еще от чего-нибудь? Но к рассвету мы это благополучно уладили и решили отказаться от лесных яблок и финиковых слив. Прежде мы себя чувствовали как-то не совсем хорошо, а теперь нам стало куда легче. Я радовался, что так ловко вышло, потому эти лесные яблоки вообще никуда не годятся, а финиковые сливы поспеют еще не скоро – месяца через два, через три.