Всегда начеку

Откуда ей было знать, что Алексею Михайловичу внезапно пришла в голову забавная мысль. Он подумал, что, поступи он в сорок первом году иначе, пожалуй, не стояла бы эта изба в качестве музейного экспоната.

Тогда, темной декабрьской ночью, он вошел в этот дом с автоматом наизготовку и с гранатой в руке. Ошевнев был старостой деревни, и советский разведчик имел все основания рассчитаться с прислужником оккупантов. На этой вот лавке сидел он, Алексей, и вполголоса разговаривал с хозяином. Потом Ошевнев сам заложил в розвальни лошадь, протянул кнут: «Все сделаю, Алексей Михайлович, как вы наказывали, не сомневайтесь...» «Ладно, посмотрим, — сказал в ответ Орлов, — но помни: не защитят тебя от возмездия, в случае чего, стены твоего дома, не укроешься за ними, моя граната тебя и здесь достанет...»

Жаль, дом Николая Серегина из Мунозера сюда еще не перевезли. Тот тоже красавец, еще до войны его на учет взяли, как редкостное произведение народного искусства. В том вот доме, на чердаке, он с радистом всю зиму прожил, под самым носом у оккупантов. И невдомек было маннергеймовцам, что тот, кого они так рьяно ищут, нашел приют в доме надежного, с их точки зрения, крестьянина.

Конечно, и серегинский дом сюда, в заповедник, перевезут. И таблички всюду повесят: «Руками не трогать». А он, Орлов, во все эти дома когда-то входил, спал и ел под их крышами, хозяев знал. И вот — «Руками не трогать!» Может, и верно, история все-таки, музей. Выходит, и он в историю угодил. Забавно!

6

«Метеор» тихо отвалил от пристани и вдруг стремительно рванулся вперед. Орлов поднялся в ходовую рубку: все места были заняты, а он уже не в том возрасте, чтобы стоять битых два часа на ногах.

Словоохотливый помощник капитана сидел за штурвалом, ему было не до разговоров. Алексей Михайлович грузно опустился в свободное кресло, снял фуражку, вытер платком мокрый лоб.

— Порядок! — скупо ответил он на вопросительный взгляд капитана и добавил: — Полный.

Оглянулся. В вечереющем воздухе растворялся остров Кижи, сливался с водой, и трудно было понять, где кончается гладь озера и где начинается небо. Освещенные косым солнцем, парили луковки Преображенской и Покровской церквей, а между ними острая стрела звонницы. Да, далеко их видно. А с них все острова и проливы — как на ладони. Не случайно оккупанты установили на колокольне пулеметы и постоянный пост наблюдения. Как ненавидел в те годы Орлов эту звонницу! Она, срубленная искусными русскими мастерами, служила врагу, помогала ему в борьбе против советских разведчиков и партизан. Понимал Алексей Михайлович, что колокольня не виновата, но смотреть на нее спокойно, без злости не мог. Была бы его воля... Впрочем, вряд ли он что сделал бы со звонницей, если бы даже и разрешили. Потому что вел он бой с захватчиками и за то, между прочим, чтобы гордо высилась эта красота на свободной, родной советской земле, чтобы люди со всех концов России, со всего мира приезжали сюда любоваться этой древней сказкой...

Борис Юрин ПОЗДНИЙ СЕАНС

Субботние вечера Стасис Куозис не любил проводить в городе. Город надоедал ему за шесть дней недели. Поэтому в субботу он отправлялся с удочками к Вилие. Как у всякого уважающего себя рыболова, у него были, конечно, одному ему известные добычливые места. Не где-то за тридевять земель, а тут же, неподалеку от Йонавы.

Впрочем, не будем указывать точно, куда ходит рыбачить Куозис, дабы не выдать его секрета. Скажем лишь, что места очень красивые. Здесь Куозис отдыхает душой, здесь так легко и славно думается...

Эта суббота выдалась такой же хлопотливой, как и прочие. Надо было успеть справиться со всеми делами. День укороченный, а забот не меньше, чем в остальные дни.

С самого утра Куозис поехал в строительное управление. Разговор был трудный и долгий. Речь шла о трудоустройстве одного паренька, по имени Альгирдас, недавно вернувшегося из заключения. У Альгирдаса нелегкая судьба: остался сиротой, связался с дурной компанией, в конце концов попал под суд. Теперь ему предстояло начинать жизнь заново.

Начальник отдела кадров, щуплый, болезненного вида человек, казавшийся совсем маленьким по сравнению со столом, за которым сидел, заупрямился:

— Товарищ майор, я уже дважды разговаривал с этим вашим подопечным, объяснил ему, что у нас комсомольская стройка, молодежь со всей республики съехалась, передовая молодежь, понимаете! По путевкам, не просто так! — он поглядывал на грузного, широкоплечего Куозиса снизу вверх с обиженным выражением на лице.

— А куда непередовым деваться?