Всегда буду рядом

Все излюбленные бары Эванса Таня знала уже на отлично, на этот раз найти его удалось в седьмом по счету. Но тот, как оказалось, никуда с ней уходить не собирался. Когда Таня вошла, Брендон, мертвецки пьяный, в съехавшей набок чужой засаленной кепке, сидел у стойки с какой-то молодой девицей на коленях. Увидев Таню, он хохотнул и рявкнул на весь бар, перекрывая поставленным голосом грохочущую музыку:

– О, надзирательница пришла!

– Брендон, что произошло? Ты должен быть на съемочной площадке…

– Милый, ты что, актер? – с интересом спросила Эванса размалеванная девица.

Того это, кажется, распалило еще больше. Девчонке, прикинула Таня, на вид было лет двадцать, не больше. Неудивительно, что она не знала Брендона в лицо, в тот момент, когда он был на пике карьеры, эта, должно быть, еще в куклы играла. Однако Эванс от ее слов разом помрачнел и пробормотал, нетвердо выговаривая слова:

– Яаа?.. Дааа, служитель муз… Эй, бармен, еще по одной. За искусство!

– Брендон, – подступила к нему Таня. – Не нужно, пожалуйста. Поехали домой, я прошу тебя. Еще можно все поправить, но если ты не явишься на площадку и завтра…

– Это что, твоя жена? – округлив глаза, испуганно спросила девица.

– Эта? – хохотнул Брендон, вынырнув носом из ее декольте. – Да ты посмотри на нее! Это же свинья на ножках. Да я бы в страшном сне на такой не женился. И ладно бы только жирная, ее же выносить невозможно. Командует, давит, все ей не так. Хотя, знаешь, я вот все думаю, может, она оттого так и бесится, что я до сих пор ее не трахнул? Я же кумир ее юности, влажная ночная фантазия. Уверен, стоит мне только свистнуть, и она тут же ноги раздвинет. Что, Таня, скажешь, нет? Обидно, что я все никак не свистну? А я не свистну. Алло, да ты себя в зеркале видела?

Таня почувствовала, как в лицо ей бросилась кровь. Брендонова девица посмотрела на нее, кажется, даже с сочувствием и буркнула:

– Зачем ты так?

Таня же все никак не могла сдвинуться с места. Брендон смотрел на нее мутными глазами и улыбался – с этаким мальчишеским вызовом, мол, ну и что ты мне сделаешь? И Таня вдруг почувствовала, что устала, ужасно устала, не в силах больше ни спорить с ним, ни уговаривать, ни проявлять чудеса выдержки. Кажется, Брендону в этот раз все же удалось задеть ее слишком сильно. С ним и раньше случалось такое – он как будто бы вдруг ни с того ни с сего примерял на себя маску полнейшего засранца и прикладывал все силы, чтобы в исполнении этой роли превзойти самого себя. Наверное, это было оборотной стороной его обаяния. А может, он все это время подспудно так боялся, что и Таня, последний остававшийся с ним рядом человек, тоже от него отвернется, что сам провоцировал ее, вынуждая сделать это быстрее. И на этот раз, кажется, ему это удалось.

Таня не могла себе признаться, что больнее всего ее зацепило то, что Брендон в чем-то был прав. Она ведь и в самом деле, наверное, испытывала к нему какие-то чувства. А их невозможно было не испытать – ведь он умел быть таким обаятельным, таким предупредительным и чутким. Отлично знал, на какие кнопки давить, чтобы лишить человека воли. К тому же в памяти ее еще жив был образ кружащегося в танце прекрасного юноши с пшеничными волосами…

Наконец, собравшись с силами, Таня, так ничего и не ответив, развернулась и медленно пошла к выходу из бара. Брендон, кажется, еще орал что-то ей в спину, провоцировал, как обычно, но она не оборачивалась. Кое-как доехала до дома, отключила телефон, залезла в ванну и долго лежала в душистой пене. Нужно было все обдумать, решить, что она будет делать дальше, когда расторгнет контракт с Эвансом. Но сейчас на это тоже не было сил, и Таня сказала себе, что этим вечером не станет ни о чем переживать, просто отдохнет. А утром будет видно.

В дверь зазвонили в три часа ночи. И не просто зазвонили, сразу и забарабанили кулаком, застучали ногой. Таня подскочила с постели, на бегу накидывая халат, бросилась к двери. Господи, что случилось-то? Пожар? Ограбили кого-то?

Быстро щелкнув замком, она распахнула дверь, и с порога на нее чуть не рухнул Брендон. Бледный едва не до синевы, со страшными черными кругами под глазами, со слишком ярким на белом лице, алым, как кровоточащая рана, ртом.

– Ты меня бросила! – заявил он, пьяно покачиваясь. – Бросила…

– Бросила, – кивнула Таня и холодно посмотрела на него.

– Почему? – спросил он обиженно, как ребенок.

– А мне надоело, – невозмутимо отозвалась Таня. – Хватит, Брендон. Ты большой мальчик, разбирайся со своей жизнью сам.

Тане очень хотелось сейчас быть непримиримой, жестокой, собственные злые слова приятно отзывались в груди. И в то же время она чувствовала, как где-то внутри уже поднимается волна этой проклятой жалости, сочувствия, заботы. Вот он, ее гребаный крест, стоит тут, смотрит на нее этими своими честными синими глазами, как заплутавший мальчишка, запускает пятерню в волосы и в растерянности теребит отросшие пшеничные завитки. Ну как его выставить, такого?