Я выскочил наружу, «стронгхолд» сам найдет где припарковаться поудобнее, ящеренок взобрался на плечо и там поплотнее прижался теплым пузом. Глаза стали шире от неистового любопытства при виде такого огромного и восхитительного мира.
Мать и отчим, которого я называю отцом, так всем проще, синхронно вышли навстречу, у меня они еще старого образца.
«Стронгхолд», высадив меня, красиво развернулся от крыльца, парадный и элегантный, на лице мамы расцвела гордая улыбка, а отчим одобряюще показал большой палец.
Мама, улыбаясь во весь густо накрашенный рот, пошла навстречу с театрально раскинутыми руками, но вдруг остановилась в нерешительности.
— Ой, — воскликнула она с опаской, — какая у тебя восхитительная жабочка!
— Это ящерица, — уточнил отец. Посмотрел еще, подумал, сказал осторожнее, — только толстая какая-то.
— Редкий вид, — подтвердил я.
Мать спросила опасливо:
— Оно не укусит?
— Мама, — ответил я с укором, — оно ж такое маленькое! Ну пусть даже укусит… Подумаешь!
Она протянула к ящеренку ладони, тот чуть попятился, плотнее прижался пузом к плечу и оскалил пащечку.
— Ой, — сказала мать, — пусть отец ее берет.
— Пусть сидит, — посоветовал я. — Ей сверху видно все. Вообще-то его зовут Яшей.
— Самец?
— Наверное, — ответил я. — Я не сексист, теперь на это дело нельзя заострять внимание. Даже у животных.
Мать сказала опасливо:
— Сынок, готовится закон, что животных нельзя будет называть животными. Это оскорбительно.
— Мы же готовимся к сингулярности, — добавил отчим печально, — животных оцифруем тоже, дополним разум и дадим все права… Пойдем в дом! Мама приготовила для тебя столько вкусного! А что твой Яша кушает?
— Мы, мужчины, — заверил я, — не перебираем.
— А это теперь можно? — спросил он опасливо. — Нет ли какой-нибудь дискриминации?
Я отмахнулся.
— Пока не слышал. Не беспокойся, новые законы нам в первую очередь доносят. И проверяют, как запомнили. А что она приготовила?
Он ответил с вымученной улыбкой:
— Боюсь, не смогу выговорить… Сейчас, когда столько безработных, прости, фрилансеров, то по крайней мере треть занимается всякими рецептами…
— Не отравимся, — заверил я. — В наших желудках теперь отборные бактерии! Проверенные. Все переварят во что надо. Ты разве не ставил новую версию?
— А какая сейчас новая?
Я пожал плечами.
— Сам запутался. Мне вообще-то и старые служили неплохо, но сейчас с такими взглядами быстро загремишь в биоконы… Вообще-то вкусно пахнет!
Из гостиной, что вроде бы совмещена с кухней, но на самом деле это все сплошная огромная кухня, мощно катят тяжелые ароматы, даже запахи, такие чувственные, что желудок у меня в нетерпении завозился, устраиваясь поудобнее, и приготовился ловить лакомые куски.
Отчим сел рядом со мной на диван, выглядит неважно, хотя я-то знаю, что со здоровьем у него все в порядке, сейчас нездорового человека встретить — чудо, поинтересовался с некоторой заминкой:
— Как тебе твоя… работа?
— Чудесно, — ответил я. — Разве не это мечта человечества: есть, пить, хорошо одеваться и вечно отдыхать?
Он вздохнул:
— Точно-точно. Ты прав.
— Разве не за это, — спросил я, — лучшие умы человечества шли на костры, на пытки, отрекались от семей и совершали величайшие открытия?
Он вздохнул еще горше:
— Да, конечно…
Мать весело позвала из другого конца:
— За стол, за стол!
Мы разом поднялись, отчим несколько поспешно, то ли спешит уйти от радостного разговора о прогрессе, то ли очень любит покушать что-то новое.
На столе разноцветье и разнотравье, мама в последнее время увлеклась веганством и сыроедением, это сумасшествие то приходит, то уходит с регулярностью лунных приливов, а сейчас у нее, к счастью, переход от веганства к норме, на столе помимо обилия зелени еще и горки тонко нарезанного мяса, креветки, рыба…
— Мы столько не съедим, — сказал я, подцепил на вилку ломтик мяса, попробовал на вкус, уточнил: — Наверное…
— Съедим, — заверил отчим. — Наша мама в последнее время начинает принимать современный тезис, что еда должна быть не только красивой, но и хоть в некоторой степени вкусной…
— Съедим, — поддержал я, — мама всегда на острие прогресса!
Мать гордо улыбнулась, с этой лавиной открытий многие из ее подруг уже отстали от прогресса и просят детей, а то и внуков включить новый гаджет, настроить, сделать так, чтобы работал и ничего не требовал.
Она спохватилась, посмотрела на меня трагически расширенными глазами.
— Сынок, я ничего не понимаю!..
— Все мы, — ответил я дипломатически, — путники в этом лесу, именуемом жизнью.
— Нет-нет, я о том, — пояснила она, — что час назад заехала по дороге к Алите Руненковой, ее муж раньше работал с лазерами, большой специалист по рубинам, но знает и все остальные камни… Нужные, я имею в виду. Хотя, конечно, булыжник тоже нужный, но только как оружие пролетариата.
— Ох, — сказал я со стесненным сердцем, уже догадываясь, — мама, ты всегда меня подставляешь.
Отчим насторожился, а она охнула: