Все в саду

В построении пейзажного сада приветствуется неровный рельеф: возвышенности, склоны, овраги, природные водоемы и даже болотца. Природные недостатки местности сглаживаются, а достоинства обыгрываются. Плоский ландшафт требуется изменить искусственно, создать водоем, насыпи или впадины, затушевывая их рукотворность. Архитектурные сооружения в пейзажном парке второстепенны, они должны быть вписаны в пейзаж – например, с помощью растительного объема, значительно превышающего объем сооружений. Растительностью маскируют все острые углы и вспомогательные конструкции.

Эффект пейзажного сада в том, что он создает впечатление, будто растения здесь уже росли, а человек нашел среди них свободное место, чтобы построить дом, или вырубил в растительном массиве площадку для жилья. Несмотря на то что пейзажный сад вроде бы просто воссоздает “доисторический” пейзаж, в нем существует свой порядок, иерархия, строгий подбор растений, следуя которым создается сад, одинаково великолепный во все времена года.

Притягательность пейзажа в отличие от, скажем, человеческого тела, иррациональна. И догадка состоит в том, что ландшафт, возможно, потому притягивает взгляд, что мы созданы по образу и подобию Всевышнего, его, ландшафт, сотворившего; а Творцу и творцу свойственно иногда любоваться своим произведением.

Французский парковый стиль, которому певец садов Жак Де-лиль непатриотично предпочитал парк английский, предполагает кардинальное упорядочивание элементов ландшафтов, стремится навязать человеческий замысел природе, переламывая ее в вымышленную структуру.

Парк версальского типа своими прямолинейными дорожками и фигурными формами тщательно обрезанных кустарников подчеркивал абсолютный контроль человека над природой. Английский сад шел дальше, утверждая наивысшую ценность того искусства, которое неотличимо от природы.

Сама проблематика взаимоотношений природы и сада универсальна для культуры. Например, она существует и в музыке. Творчество Скрябина с его маниакальными демиургическими устремлениями можно описать принципом английского парка: разрушить все мелодические основы композиции и затем воссоздать в произведении ландшафт новой гармонии, не отличающийся от естественного.

До XVIII века французское влияние распространялось на английскую архитектуру и на искусство создания садов. Композиции французских садов, берущих начало в итальянском Ренессансе, содержали симметричные фонтаны, геометрические партеры и перспективу. Они словно бы величественно одомашнивали природу, становились символами, увековечивающими события военных побед и государственных свершений. В середине XVIII века – в преддверии промышленной английской революции – сад неправильной формы становится репликой на строгость и бедность обыденной архитектуры. Природа из символа обращалась на службу человечеству. Сады в новом английском стиле поражали не величественностью и своим символическим значением, выражающим господство человека над природой, но искусным извлечением из ландшафта наслаждения природой.

Новая форма парков с дорожками, следующими послушно замысловатому рельефу, пришла и во Францию, где она поначалу слыла вычурной. В Версале английский сад сформировал Малый Трианон, в котором содержатся искусственные холмы, озера, грот, мельница и иероглифическая роспись прогулочных дорожек, соединяющих множество видовых площадок, предназначенных для созерцания.

Глубина английского сада создавалась парной дымкой, заполнявшей долины и протекавшей меж крон искусственных рощиц.

Символизм смены французского парка английским можно найти в противопоставлении революционных преобразований санкюлотов, ради своего господства сломавших естественный ход бытия, возврату к согласию человеческой деятельности с природным устройством.

Скрябин, утопически одурманенный своими мистическими идеями, мечтал построить в сакральной местности в Индии особый храм, окруженный садами, чтобы ритуально сыграть в нем свою “Симфонию Конца” и вызвать тем самым апокалипсис, благодаря которому, в его понимании, можно будет отринуть всё материальное и перевести все формы жизни без остатка в духовные сферы.

Математика и рис

Еще раз обратимся к М. Гладуэллу и узнаем, что однажды социологи обнаружили научно достоверный феномен: на математических факультетах университетов мира в среднем преуспевают китайцы. Причем в этой закономерности была одна необыкновенная особенность. Лучшие студенты оказывались родом преимущественно из юго-восточных, наиболее плодородных сельскохозяйственных областей, где культура выращивания риса оттачивалась тысячелетиями.