Все ураганы в лицо

Фрунзе поднялся.

— Вы не имеете права приказывать подсудимому! — прорычал Домбровский. — Я протестую…

— А вы не имеете права заставлять близорукого свидетеля угадывать человека, которого он видел чуть ли не три года назад, — спокойно парировал Якулов. — Свидетели Михайлов, Моравицкая, Пителева подтвердили алиби, разве этого недостаточно? Ну а если бы врач Иванов за это время эмигрировал за границу или тяжело заболел?..

Домбровский был положен на обе лопатки. И как он ни ярился, ничего противопоставить Якулову не мог.

На выручку пришел генерал-лейтенант Кошелев.

Насупив седые брови, он заявил:

— Сейчас не время, господа, упражняться в красноречии. Мы судим Фрунзе и Гусева не только за покушение на убийство урядника Перлова, но за все деяния, направленные против правительства и властей. Одно вытекает из другого. Корпус дэликти налицо! Почему мы не должны верить уряднику Перлову и почему должны верить свидетелям Фрунзе? Чем вы докажете, что они — не лжесвидетели? Все они состоят на учете в охранном отделении, так как замечены в сношениях с людьми неблагонадежными, скрывающимися от полиции. Я не стану зачитывать здесь донесения агентов полиции, так как это сведения секретного характера.

— Теперь я протестую! — заявил Якулов. — Вы не вправе предъявлять какие-либо обвинения свидетелям, бросать на них тень. Если вы и располагаете донесениями агентов полиции, то чем можете подтвердить, что донесения не сфабрикованы поздним числом? В противном случае вы не стали бы публично предупреждать Иванова, Михайлова, Пителеву и Моравицкую о том, что за ними установлена слежка. Вы преподносите нам сюрприз не перед судом, а в конце суда. Ни о каких отводах я, например, не слышал.

Кошелев понял, что допустил промах. Но отступать было поздно. И так как приговор и на этот раз был предрешен, то Фрунзе и Гусева снова приговорили к смертной казни через повешение.

Выступление Фрунзе было коротким. Он держался с исключительным самообладанием. Он сказал:

— Где люди, убитые мной и Гусевым? Перлов повышен в чине и по-прежнему творит беззакония. Исправник Лавров, покушавшийся на мою жизнь, больше не исправник, его повысили в звании и в должности. Вы осудили на смерть тысячи безвинных рабочих — это и есть ваше правосудие. Но вам воздастся…

Его снова заковали в кандалы и бросили в камеру смертников.

Людмила Васильевна не стала ждать свидания с братом. Она сразу же выехала в Петербург. Здесь встретилась с профессорами Петербургского политехнического института Максимом Максимовичем Ковалевским, Байковым, Павловым, с ректором института; узнав, что писатель Короленко в Петербурге, она поехала к нему.

Все были возмущены расправой над талантливым студентом. Короленко выступил с гневной статьей в печати, требуя освобождения Фрунзе из рук палачей. Вся профессура института во главе с ректором включилась в борьбу за жизнь своего любимца; петиции были направлены не только в правительственные и военные инстанции, но и в Государственную думу. Якулов поднял на ноги всех адвокатов, и они опротестовали приговор военного суда; удалось посеять антагонизм между Судебной палатой и окружным судом. Было доказано, что генерал-лейтенант грубо нарушил Устав уголовного судопроизводства, оскорбил свидетелей, оболгав их. Приговор написан куррэнтэ калямо, то есть беглым пером. Заговорили газеты, заговорили депутаты III Государственной думы. Заговорили текстильщики Иваново-Вознесенска, Шуи, Кохмы. Снова дружинники грозились взять Владимирский централ приступом.

Перепуганный губернатор Сазонов просил у командующего округом подмоги, но командующий сам находился в растерянности, так как в последние месяцы массы московских рабочих пришли в движение, стачка следовала за стачкой, и не известно было, во что все это выльется. Ситуация очень напоминала предгрозовую ситуацию 1905 года.

Всего этого не знал Фрунзе. Он думал, что двери камеры смертников захлопнулись за ним и за Павлом Гусевым навеки. Не знал он и того, что побег моряков не удался. На подкоп потребовалось не четыре месяца, как предполагал Прозоров, а гораздо больше. До свободы оставались считанные кубометры земли. Нетерпение всех было так велико, что они забыли главный наказ Фрунзе: копайте глубже! Глубже грунт оказался твердым. Тогда решили копать там, куда легко входят ножи и лопаты. Это скольжение поверху погубило весь замысел. Побег должен был состояться утром, во время уборки. За тюремной оградой их поджидала закрытая карета. Но именно утром, за два часа до побега, произошло непоправимое: на тюремный двор въехала телега, нагруженная доверху дровами для кухни. Неожиданно грунт под колесами осел, и телега опрокинулась. Нелепая случайность!.. Явился Синайский. После обследования подземного хода картина сразу стала ясна. Подозрение, разумеется, пало на матросов. На них надели наручные кандалы и отправили в карцер. Синайский сам занялся допросом. Никто из моряков не сознался.