Всё так (сборник)

Он морщит нос. Поправляет очки, подсовывает под стекла указательные пальцы. В глазах собираются слезы. И важно поймать их руками и сразу, на выходе.

– Он больше не будет, – говорю я.

– Не уверен, – вздыхает Миша.

Учительница сурово качает головой. Ей грустно. Но немножко смешно. А Макар – ябеда. Я бы сама его укусила.

10 сентября

В ресторане – траур по поверженным леопардам. Почему-то по синтетическим. Стулья наряжены в пятнистые чехлы, официанты – в шапочки с ушами. У официанток на юбках – хвостик. На стенах висят трофеи – пустые бутылки, кобуры, сабли, лицо убиенной косули, три фотографии медведя и грамота кабинета министров «Лучшему охотнику страны».

Все это считается концептуальным.

Только можно мы не будем здесь жениться?

– О да! – говорит выглянувший из запоя тамада. – Ваш ресторан классом похуже. И это меня эстетически оскорбляет. Я не могу писать сценарий для вечности в забегаловках.

Мне не смешно. Не зло. Не агрессивно. И не страшно, что все пойдет прахом.

Ненаписанный для вечности сценарий – это какая-никакая, а гарантия.

Конец света временно откладывается. По причине эстетического возмущения автора.

11 сентября

А мы спим. Еще не долго, не глубоко, по очереди: Сережа в первой части ночи, я – во второй. Но это большой прогресс.

*

Бабушка Шура нарядилась и пришла к загсу. Это – в итоге. А сначала она пропала и ее искали. В моргах, в больницах, в милиции, в церкви. Еще у соседей.

Нас спасли прогресс, цивилизация и функция «последний набранный номер». Это был номер такси…

Когда мы ее нашли, папа сказал шепотом: «Я еще не готов быть сиротой».

«А никто не готов, Лешенька! – лучезарно улыбнулась бабушка Шура. И добавила: – Сыночек».

Иногда бабушка Шура знает, что у нее склероз. И когда знает, очень стесняется. Ей неловко. Склероз – большое беспокойство для окружающих. Зато ее личная война закончилась миром.

Первыми забылись колдуны. Рассосались как не было. Ушли враги, дэмоны, желание менять квартиры… И другие желания, считавшиеся странными. Их место занял немецкий язык. И детство, в котором были бонна, фарфоровая кукла, привезенная отцом из Парижа, пони, подаренный крестным, и бесконечный поиск салфетницы, без которой невозможно начинать обед.

Врачи говорят, что в склерозе только детство и имеет значение. Только оно и помнится хорошо.

«Мне надо чаще бывать в свете, – говорит бабушка Шура. – Я провела здесь буквально полчаса, и меня трижды расцеловали и угостили шампанским».

«У тебя диабет! – возмущается папа. – Тебе нельзя спиртного!»

«Неужели? Ты думаешь, что это может мне навредить?»

Бабушка Шура у нас ровесница Первой мировой.

И мне кажется, что по поводу пони она врет.

12 сентября

План взятия Бастилии такой: в два часа дня Андрюша приедет к нам домой забирать Катю. В четыре факт передачи собственности подтвердит специально обученная женщина из Дворца бракосочетаний. В шесть по этому поводу можно будет напиться. В ресторане без леопардов. Без леопардов – это пока единственная хорошая новость.

– Что тебе не нравится? – спрашивает Катя.

– Промежутки, – говорю я. – Что мы все будем делать в промежутках?

– Фотографироваться!

– У нас дома?

– Немножко дома. Потом поедем в театры… Нам дали много абонементов за это.

– Катя?! – рычит Сережа. – Я чего-то еще не знаю о твоей жизни? За что вам дали абонементы?

– Ну это как наказание.

– Это я понял… Дальше…

– Мы будем фотографироваться на сценах, в ямах, в пустом зрительном зале и в ложах… Бесплатно нас не пускали. Пришлось покупать много билетов. А много билетов – это же абонемент?

– В яме – зачем? – уточняет Сережа.

– Это романтично. Пюпитры, стулья, приглушенный свет. И мы…

– А мы? – спрашиваю я.

– А вы пока побудете дома. Или начнете потихоньку ехать. В общем, найдете чем заняться… Да?

Раечка сказала, что забирать Катю приедут самые близкие двадцать – двадцать пять человек. Многих из них она не видела сто лет, но от этого они не перестали быть близкими. Я понимаю. У нас всё так же. И наших «самых близких» примерно столько же. Вижу я их, правда, чаще, чем Раечка. И еще неизвестно, кому из нас больше повезло.

В общем, двадцать пять плюс двадцать пять… Комиссия по проверке качества. ОТК. Госприемка. Стенка на стенку. Много шампанского. Непредсказуемые последствия. И полтора часа непринужденного общения.

Мне надо научиться по-новому любить людей. Много людей.

*

«Что делать? Что делать? Ты подумала вообще своей головой, что делать???!»

Нет, я не подумала. Но мне интересно. Сережины реакции иногда бывают такими захватывающими. Он настоящий выдумщик. Иногда даже творец.

Носится вокруг кровати. Из одежды – очки. Обычно он стесняется в очках. Считается, что они даны ему для чтения. В темноте.

– Мы пропали!

– Почему?

– У тебя есть шестьдесят бокалов? Или хоть стаканов? Шестьдесят хоть каких-нибудь пьющих сосудов? Есть?

– А у тебя?