Все тайны Третьего Рейха

Другой философ, Ницше, тоже оказался любезен юному читателю: увлеченный иранской Авестой, зороастризмом, он дал Гитлеру образец для подражания — мудреца Заратустру, бесстрашного и поэтичного, насквозь пропитанного романтическим идеалом. Книга Ницше «Так говорил Заратустра» была одной из любимых книг Гитлера. Что же Заратустра, то есть Ницше, говорил своим читателям? А говорил он, что людей можно разделить на две категории: тех, кто ничего не боится и своими руками творит судьбу нации, и тех, кто подчиняется и живет по прописанному образцу. Первые были наследниками богов, героями, сверхлюдьми. Вторые — недостойными настоящего выбора недолюдьми, трусливыми и порочными. Само собой, восторженный немецкий юноша мог выбрать только один образец для подражания — сверхчеловека, белокурую бестию, стоящую по ту сторону добра и зла и имеющую на это право сильного. Ницше писал о своем сверхчеловеке восторженно и такими волшебными словами, что под обаяние этого образа невозможно было не подпасть. Гитлер и подпал. А вместе с Гитлером подпали и все другие читатели, которым совсем не нравилось ни время, в котором им довелось родиться, ни страна, «забывшая» о славной истории и более не творившая никаких подвигов. Вывод был ясен и прост: если мир настолько туп и косен, скучен и мерзок, если все в прошлом, то имеются два пути: покончить с собой и окружающим миром (самоубийство) или изменить сам мир.

Поэтика добровольного ухода из жизни кружила тогда головы многим, это считалось красивым и тоже весьма поэтичным. На этой поэтике построен декаданс. Но это не был путь Гитлера. Убить себя? Да, но только в крайнем случае и при непременном условии, что эта смерть чему- то послужит. Гитлер был юноша патриотичный, «пустая» смерть была ему противна. И само искусство, смакующее смерть ради смерти, — тоже. Признаки этого смакования, разложения и конца вещей он находил в современной ему поэзии и полотнах живописцев. Ему это было… отвратительно. Конечно, художник может видеть мир по-своему, даже через смерть и грязь, через разложение и натурализм, но Гитлер-то желал видеть прекрасный новый мир, который могут создать настоящие герои Ницше! Может быть, это неприятие искусства как способа отражения сломленных человеческих душ и заставило его искать свой новый мир совсем в другой стороне, далекой, скажем, от реальности. Ибо реальность, в которой жили немцы начала XX столетия, была не самой приятной. Это ощущал не только юноша Адольф Шикльгрубер, но и другие участники исторического процесса, рожденные в немецких семьях в самых разных частях германоязычного мира — как в Пруссии или Баварии, так и в Австро-Венгрии. Именно эта страна дала будущему национал-социализму двух его любимых философов — Листа и Либенфельса.

Но почему именно Австро-Венгрия?

Дело тут в особенностях самой империи Габсбургов.

Австро-Венгрия была, по сути, лоскутной империей. На небольшой территории тут проживало множество европейских народов — германских, романских, славянских и семитских. Это неустойчивое многонациональное образование, готовое распасться на множество мелких государств, сдерживалось только королевской властью. Австро-Венгрия даже на карте выглядела как странный узкий лоскут суши, протянутый от Франции до Балкан. На территории этого лоскута в непонятной связи друг с другом жил с десяток народов, разных по происхождению, верованиям и складу характера. Немцы отнюдь не составляли в этой империи большинства. Более того, немцы не были даже самыми богатыми жителями Австро-Венгрии. Глядя в сторону границы, где жили их кровные братья и сестры под рукой Бисмарка, немцы весьма сожалели, что их страна совсем не Германия.

Юный Гитлер получил первое представление об этой ужасной несправедливости на уроках истории: их вел немецкий патриот, так что не удивительно, что и Гитлер вырос немецким патриотом. Таких юношей немецкого происхождения, получивших патриотическое воспитание в стране, где немцы не были большинством, насчитывалось множество. У каждого из них был свой учитель истории или старший товарищ, вовремя раскрывший им глаза.

Но откуда черпали немецкий патриотизм сами учителя или старшие товарищи? Да из современных им газет, взахлеб от восторга писавших об успехах соседнего германского государства, где немцев как раз подавляющее большинство. Из книг, в которых философы говорили о необычайных достоинствах немецкого национального характера и пресловутого антропологического немецкого типа. Таковых тоже было множество. Учитывая, что жизнь немцев в Австро-Венгрии не была безоблачной, им только и оставалось надеяться на то, что вскоре их чудесный национальный тип будет востребован и жизнь радикально переменится.

К концу XIX — началу XX века эта жизнь становилась все труднее. А ощущение того, что сильный расовый тип вынужден подчиняться слабым расам, вызывало негодование. Так вот и происходило национальное самоосознание немецкого величия в условиях отдельно взятого многонационального государства.