Но это для Чемберлена вовсе не означало, что погибло арийское наследие. Оно имеет тенденции иногда возрождаться, нужен только чистый расовый тип, что он, собственно, увидел в Германии, выделив как одну из немногих стран, где такое возрождение возможно. Тогда от спекулятивной философии и отсеченной от веры науки (как познания мира) избранные перейдут к истинно арийскому способу мышления, отрекутся от всего чужого их расе, и наступит новый золотой век. «Культура не имеет ничего общего ни с техникой, ни с нагромождением знаний; она есть внутреннее состояние души, известное направление мысли и воли. Надорванные души, лишенные целостной соразмерности воззрений и уверенной окрыленности образа мыслей, всегда будут нищими в том, что единственно дает цену жизни. Но разве в наши дни, блуждая „в росистой ночи“, мы не видели, как снова, в лице лучших людей Германии, блеснули „вершины человечества“. Кто хоть один раз поднял взор свой к небу тот уже познал надежду. И так как гений льет свой свет и на прошедшее, и на будущее, собирая почти погасшие лучи с отдаленных вершин и воспламеняя их снова в фокусе своего духа, то я считаю себя вправе утверждать, что, по крайней мере, те из нас, которые не пренебрегли возможностью быть учениками настоящих учителей нашего поколения, очень „скоро“ сживутся со своеобразием арийского миросозерцания и тогда почувствуют себя так, как будто вступили во владение своей собственностью, в которой им до этого времени неправомерно отказывали». Таким образом, возрождение возможно.
В другом фундаментальном труде «Основы XIX века» Чемберлен пояснял, каким образом может произойти это возрождение. Именно ему пришла на ум идея связать ницшеанского сверхчеловека с избранностью арийской расы на мировое господство. Особенно много надежд ему внушало объединение немцев вокруг железного канцлера Бисмарка и эпоха Второго рейха. Недаром эти «Основы» были настольной книгой кайзера Вильгельма Второго, а самого Чемберлена кайзер принимал в своем дворце и предавался с ним философским беседам или даже спрашивал совета, какую политическую стратегию избрать. Вполне понятно, почему кайзер относился к этому чудаковатому англичанину с таким пиететом: Чемберлен в своем труде называл прусскую военную машину идеальной, а самого кайзера едва ли не Богом. Зато эта высочайшая любовь сделала Чемберлена врагом другому царедворцу — фон Мольтке, прославленному кайзеровскому генералу. Тот считал англичанина мистиком и «беседующим с адскими духами», сам же он с антропософом Рудольфом Штайнером беседовал только с небесами. Была у Чемберлена одна идея, каким способом немецкий кайзер может достичь мирового господства: нужно, чтобы в Германии появилась «новая раса» (то есть сверхлюди Ницше, белокурые бестии), и нужно, чтобы кайзер завладел знаменитым копьем Лонгина, хранившимся в венском музее Габсбургов. Это копье по легенде обладало чудодейственной силой и имело другое наименование — копье всевластия.
История копья была такова.
По существующей легенде римский легионер проткнул этим копьем подреберье Христа на кресте, и копье, соединившись на краткое мгновение с божественной плотью, обрело все ее свойства, то есть стало воплощением божественной воли. В Средневековье всяческие реликвии высоко ценились, именно поэтому копье Лонгина переходило из рук в руки как некая божественная святыня. Проткнув тело Иисуса и омыв глаза его кровью, легионер Лонгин, страдающий расстройством зрения, исцелился, а исцелившись — уверовал в Христа, так гласит предание. Он до конца дней не расставался с предметом, которому был обязан зрением. После смерти Лонгина копье начинает длительное путешествие по странам и владельцам. Сначала оно попало в руки другого римского легионера Маврикия, впоследствии святого Маврикия. Тот, прошедший крещение и ставший основателем христианской церкви в Африке, был послан на завоевание Галлии. К несчастью для римского двора, те, кого Маврикию было предписано умертвить, оказались христианами. Это побудило Маврикия отказаться повиноваться приказу, за что он и был казнен, и в результате чего был затем возведен в первые христианские святые.
Считается, что ветхое копье Лонгина Маврикий оправил в серебро. В таком виде оно после его смерти досталось Риму и позже, после распада империи, оказалось у константинопольского императора Константина Багрянородного. Первого римского императора-христианина. Именно император Константин принял бой под христианским знаменем. И именно с него идет отсчет христианской истории в Европе. Благодаря ему и его матери Елене были выстроены первые христианские церкви. Умный и расчетливый, он быстро понял, что введение единобожия гораздо привлекательнее, чем поклонение римлян множеству своих и чужих богов, пантеон которых со временем стал бесконечно большим. Поэтому крест как символ стал своего рода логотипом константинопольского двора, а копье Лонгина — священным символом.