Планы командования постоянно менялись. Гитлер то решал идти на Киев, то на Крым, в конце концов целью была выбрана Москва. Но к этому времени начались уже настоящие холода. В середине ноября температура упала ниже 22 градусов мороза. «Снабжение войск было плохим. Не хватало белых маскировочных халатов, сапожной мази, белья и прежде всего суконных брюк. Значительная часть солдат была одета в брюки из хлопчатобумажной ткани, и это — при 22-градусном морозе! Острая необходимость ощущалась также в сапогах и чулках».
Немцы стали реквизировать отбитые запасы русского обмундирования.
«Наших солдат, одетых в русские шинели и меховые шапки, можно было узнать только по эмблемам», — вспоминал Гудериан.
А 17 ноября стало известно, что на московское направление переброшены сибирские части. Для немцев это прозвучало удручающе. Но настоящей бедой было другое: против относительно легких немецких танков теперь пошли русские тяжелые Т-34. В боях под Москвой немецкое наступление было остановлено. Для многих стало ясно, что Германия вступила в долгую, кровопролитную и тяжелую войну. В 1941 году еще верили в победу, но с каждым годом войны вера слабела.
Знал ли Гитлер, на что обрекает свою армию, начиная войну с запланированным счастливым концом? Вот тут есть некоторая сложность. Для Гитлера война была окрашена в мистические тона, она рассматривалась как естественное состояние человека: «С тех пор как Земля вращается вокруг Солнца, пока существуют холод и жара, плодородие и бесплодие, буря и солнечный свет, до тех пор будет существовать и борьба, в том числе среди людей и народов… Если бы люди остались жить в Эдеме, они бы сгнили. Человечество стало тем, что оно есть, благодаря борьбе». Постоянное кровопускание полезно нации, поскольку закаляет ее. «Война — это сама жизнь. Война — всякая схватка. Война — исконное состояние». Гитлер придерживался правила: «Выживает сильнейший». Поэтому он требовал от своей армии, чтобы она выживала и побеждала любой ценой. Недаром генералы боялись докладывать своему главнокомандующему о поражениях. Если Гитлер расценивал потери как необходимое зло и вполне естественный процесс, то поражения его бесили. Тогда-то он и начинал кричать, что ему достался недостойный народ и что если он не может победить, то лучше ему умереть.
Первоначально, вдохновленный расовой теорией, Гитлер ожидал, что немецкий солдат справится с восточными соседями легко и быстро, но чем глубже заходила война, чем она больше затягивалась, тем чаще он негодовал и говорил, что азиаты уничтожат арийскую расу и недочеловеки заселят всю землю. В такие минуты даже верные соратники стремились скрыться с его глаз. Нации закаляются в войнах, если нация терпит поражения — она недостойна существовать. Недаром, еще в 1939 году, он сказал своим генералам: «Я поднял немецкий народ на большую высоту, хотя сейчас нас и ненавидят в мире. Это дело я ставлю на карту. Я должен сделать выбор между победой и уничтожением. Я выбираю победу».
После потерянной битвы за Сталинград стало ясно, что победа может случиться разве что каким-то чудом. «Мы будем диктовать Востоку наши законы, — говорил Гитлер в преддверие большой войны, — мы завоюем шаг за шагом землю до Урала. Я надеюсь, что с этой задачей справится еще наше поколение… Тогда мы будем иметь отборных здоровых людей на все времена. Тем самым мы создадим предпосылки для того, чтобы руководимая, упорядоченная и управляемая нами, германским народом, Европа смогла выстоять на протяжении жизни поколений в судьбоносных схватках с Азией, которая наверняка опять двинется на нас. Мы не знаем, когда это будет. Если в тот момент на другой стороне будет людская масса в 1–1,5 миллиарда, то германский народ, который, как я надеюсь, будет насчитывать 250–300 миллионов, вместе с другими европейскими народами при общей численности в 600–700 миллионов и с предпольем до Урала или же через 100 лет и за Уралом, должен будет устоять в борьбе за существование с Азией».