Все сначала

ГАМБУРГЕРЫ ВО ВСЕЙ ИХ КРАСОТЕ И СИЛЕ

(на четверых)

800 г говяжьей вырезки — от самой толстой ее части

1 крупная желтая луковица

4 яйца

1 столовая ложка с горкой острой дижонской горчицы

4 щедрых ломтя зрелого сыра или сыра с синей плесенью

Соль, перец из мельницы

Растительное масло без запаха для жарки

4 подходящих булки, бублика или чьябатты

Чуть-чуть сливочного масла, чтоб поджарить их

Для сборки:

Майонез, горчица, острый томатный соус — по вкусу в любом наборе

Небольшой кочанчик салата романо

Большая сладкая синяя луковица

Большой спелый помидор

2016. Аква альта Забытые щи со снетками

После Костромы, на Круглом озере, Россия

Этого разговора я выдерживаю буквально несколько реплик и уже на третьей, кажется, минуте спрашиваю Виктора Николаевича, известно ли ему, что он — скотч.

— Что?

Я спрашиваю опять, знает ли он, что он — скотч, сингл молт, очень неплохой, между прочим. Островной.

Виктор Николаевич смотрит непонимающе, как-то осторожно улыбается на всякий случай, и тут я отдаю себе отчет, что, видимо, мне предстоит быть первым, кто расскажет этому дядечке, еще крепкому и содержащему себя в совсем неплохом порядке, несмотря на полновесные восемьдесят, что означает его собственная фамилия. Ну, не было тут никого, кто б рассказал ему. Что же делать.

Фамилия Виктора Николаевича, в дом к которому я только что постучался и с которым едва познакомился, — Лагавулин.

Я начинаю с самых основ, с описания того, что это такое вообще — односолодовое и какие бывают бутылки. Потом про остров Айлей: что вот он там, в проливе, от шотландского берега совсем недалеко, и висит как бы над Ирландией. Виктор Николаевич улыбается по-прежнему. Но тут становится понятно, что сначала надо объяснить, где вообще это все — Шотландия, Ирландия. То есть он, конечно, знает, что они там, где-то, ну, там вот. Но лучше, понимаю я, уточнить.

Я рисую ногтем на клеенке: кое-как Британию, побольше, и поменьше рядом Ирландию, и ставлю палец, где Лондон, и вот отсюда, показываю, Шотландия вверх — и налево черчу угловатую острую гребенку шотландских мысов, проливов, фьордов. И острова. Здесь, здесь, и еще, а Айлей — вот этот.

Он раздвигает с середины стола к краям темную дощечку с хлебом, чайник с надколотой крышечкой, толстые кружки с въевшейся чайной желтизной внутри и без блюдец, мутный пакет с кругом одесской колбасы, так и не раскрытый, что я принес, такой же пакет с пирожками, тоже мой. Надо же было что-то взять по дороге, раз в дом идешь. Теперь отодвигает все это, чтоб видеть мою карту. Линии быстро пропадают, я обвожу рисунок пожирнее, черенком чайной ложки.

Дальше я наконец перехожу к истории как таковой и Виктору Николаевичу Лагавулину рассказываю, что “Лагавулин” — от шотландского названия этой местности, где какая-то упоминается мельница: мельничный овраг, что ли, или впадина, низина.

Это надо было сюда ехать почти сутки и приехать в белесые сумерки, по снегу, на каждом повороте срываясь на юз и иногда цепляя задним бампером мягкие сугробы по обочине, чтобы сидеть в этой кухне, у остывающей печки, и рассказывать старому человеку про никогда не существовавшую мельницу на шотландском острове и про старинную беленую винокурню с высокими трубами, где гонят один из лучших самогонов в мире.

— У нас, — говорит, отбирая у меня инициативу, Лагавулин, — как Высоцкий пел: “кругом шестьсот”, слыхали? Вот как раз про нас: до Москвы шестьсот, и до Нижнего шестьсот, и до Петербурга шестьсот и до Великого Новгорода тоже.

Да-да. Только у Высоцкого пятьсот же было?

— Ну, пятьсот, шестьсот… Тут даже до Архангельска — шестьсот, если по прямой ехать. Хотя по прямой особенно не поедешь, конечно.

Городов этих, до которых кругом то ли пятьсот, то ли шестьсот, а может, и восемьсот, если по-честному считать, можно в центре России два десятка насчитать, не меньше. Белозерск, Галич, Чухлома, Буй, Тотьма, Каргополь — начните только загибать пальцы. Который из них был в тот раз? А разве это имеет значение?