Все пули мимо

Переводит Сашок недоумённо взгляд на свой кулак, а я тем временем при помощи Пупсика с вилкой манипулировать начинаю. Крайний зуб чуть в сторону отходит, а затем, красиво изогнувшись, между двумя средними ныряет. Одновременно три оставшихся зуба что пальцы в кулак сжимаются, и такая фига офигенная четырёхпалая получается — одно загляденье. Образец искусства модернистского. Куда там до него всем Фаберже вместе взятым.

— Это тебе на память, Фома неверующий, — говорю небрежно. — Дарю.

43

…И завертелась со следующего утра машина избирательная. Батюшки-светы, да сколько ж бумаг в избирком сдать нужно оказалось, чтобы меня зарегистрировали! Куча анкет, характеристик, биография, программа… Я как свою биографию, что пресс-служба моя в момент состряпала, почитал, так и обомлел. Ничегошеньки, кроме даты рождения да морды на фотографии, не признал. Не моя жизнь там описана, а антипода какого-то. Прямо-таки зеркальное отображение Пескаря Бориса Макаровича, где все минусы на плюсы с таким знанием дела изменены, что комар носа не подточит. Такой образ сына человеческого миру представлен — хоть иконы рисуй. А программа ва-аще из мира иллюзий. И чего я только в ней народу ни обещаю! Предпринимателям налоговый гнёт понизить, бедным жизненный уровень повысить, отечественное производство на ноги поставить, науку и образование на должную высоту поднять, бесплатную медицину возродить, желающим рабочие места предоставить, преступность искоренить, коррупцию извести, пенсионерам достойную старость вместе с бесплатными похоронами обеспечить. Короче, из тех задач нерешаемых, где и волки сыты, и овцы целы. Ежели б даже боженька милостивый наконец на Расею внимание обратил да к исполнению этой программы снизошёл, то и у него ничего бы не получилось. Где это видано, чтоб волк травку щипал, а овца исключительно горним духом довольствовалась? Авось не в сказочном тридевятом царстве живём, а на земле грешной обретаемся…

— Биография мне понравилась, — говорю Сашку. — Впечатляет. Ничего мужик получился — достоин депутатства. А вот с программой чегой-то не того. Подкачала программа. Из области фантастики — даже писака мой, что сейчас на меня мемуар кропает, и тот такого не придумает. А ежели я в неё не верю, то избиратели и подавно.

Смеётся Сашок и меня поучать начинает:

— Запомни, Борис, одно: если хочешь в политику влезть, привыкай лапшу на уши вешать. Да такую, чтобы при виде неё слюнки текли. Неважно, что несбыточно, главное — красиво. Толпа любит помечтать да в призрачных замках пожить, поэтому за любой блестящей побрякушкой, которой ты её поманишь, всем скопом устремится. Дело в том, что семьдесят процентов населения беспрекословно поддаются суггестии как печатного, так и эфирного слова. Основное здесь — не мямлить, а чётко рубить фразы, заражая толпу своей уверенностью. Видел, как Кашпировский толпу по телевизору заводил? Точно так и Распутин в своё время действовал, а также проповедники «белого братства» и иных сект. В Штатах это давно поняли, потому именно так все избирательные кампании и проводят.

— Гм-м… — прокашливаюсь. А сам-то Сашок не вешает ли мне сейчас ту самую лапшу на уши? Больно всё заумно у него. Впрочем, не всё ли равно? Мы-то не в Штатах живём, а посему «пойдём другим путём»…

— Чёрт с ними, Распутиным да Кашпировским, — говорю. — Здесь тебе виднее — небось, не один курс лекций по психологии толпы в своём МГИМО прослушал. Пусть по-твоему будет.

И тут замечаю, что мнётся Сашок как-то нерешительно, будто вопрос какой, типа интимного, задать стесняется.

— Так что там ещё за камни неподъёмные на пути кремнистом во власть перед нами торчат? — спрашиваю напрямик. — Выкладывай.

— Не то чтобы камни огромные… — тянет Сашок. — Но один кремешок крепкий есть.

— А конкретно?

Вздыхает он шумно, словно в омут нырять собирается, и режет правду-матку:

— Хорошо бы тебе фамилию сменить на более благозвучную. Избиратель больше внимания обращает на красивые фамилии. Сам понимать должен, что у некоего Вунюкова шансов быть избранным гораздо меньше, чем у обыкновенного Иванова.

Я на мгновение опешиваю. Вот это уел! Похлеще Сёмки, что «вольву» мою мне на старой квартире мыл.

— Это на какую же? — спрашиваю голосом треснутым — уж оченно болезненную струну в моей душе Сашок задел.

— Не бери так близко к сердцу, — извиняющимся тоном начинает увещевать он. — В истории с большими политиками такое нередко было.

— Ага, — завожусь с пол-оборота. — Ленин, Сталин, Гитлер, Геббельс… Какую мне из них посоветуешь выбрать?

— Что ты, прямо в крайности бросаешься!

— Ах, в крайности?! — продолжаю свирепеть. — Тогда давай девичью фамилию своей матери возьму — я об этом в шестнадцать лет думал, когда паспорт получал. Похабцева она была. А ещё лучше двойную фамилию сделать: Пескарь-Похабный… Великолепно. Вон, и президент нашего французского филиала, мсье Курвлин, тоже своей фамилией гордится!

Переждал немного Сашок взрыв эмоций моих, а когда гарь пороховая рассеялась, да пыль в воронку осела, говорит миролюбиво, словно парламентёр над бруствером окопа белой тряпкой размахивая: