Все против попаданки

Так это или нет — не имело значения. Как могла солгать Лоринетта, так и Консуэло легко может соврать. 

— Она наговаривает, святая сестра, — Консуэло думала, но недолго, что сказать и каким тоном. Бесспорно, актриса она прекрасная. — Если я жила на улице и воровала хлеб, чтобы прокормиться, это не значит, что я посмею взять что-то у святой обители. Лоринетта лжет.

Взгляд у нее был чистый, невинный, и даже оскорбления не было в нем заметно. Так: я выше этого настолько, насколько можно, святая сестра. Кто же из них двоих врет, есть ли разница? Консуэло науськала Лоринетту — может, получится; может, чтобы та попросту попалась и я вышвырнула ее отсюда вон; или же Лоринетта пришла запустить руку в чашу по своей воле, а Консуэло приплела, когда поняла, что попалась? Слово одной против слова другой, но Лоринетта кажется недалекой, а Консуэло к себе располагает. Одеть ее в дорогое платье, собрать волосы, смыть с лица грязь, и выйдет светская дама. Какой судья в отсутствие доказательств — а где их взять, одни слова — вынесет решение в пользу озлобленной женщины? Юпитер — Лоринетта — привычно гневается, стало быть, не прав. Вот и все правосудие. 

Я нарочито небрежно махнула рукой. 

— Лоринетта показала гнилое нутро, ты приложила к этому руку или же нет, — поморщилась я почти натурально. — О другом поговорим.

Я положила руку на бумаги и придвинула их к себе.

— Вы обещали, что я уйду, святая сестра. Мне тесно здесь, вы это знаете. — Консуэло смотрела прямо, выдержанно. Эсмеральда из диснеевского мультфильма. — Но я не могу спокойно уйти, пока дети не будут в родных им стенах.

— Кто научил тебя читать и писать?

— Баро.

Богемка. Цыганка. Никакой разницы. Ответила быстро, но не настолько, как отвечают, когда нагло лгут.

— Баро знает, что ты в монастыре?

Консуэло помотала головой.

— И даже не в курсе?.. — я постучала пальцами по договору.

— Нет же, святая сестра. Я храню в тайне все, о чем мы условились. Вы тогда посчитали, что я хочу получить что-то — выгоду, но я просто хочу сдержать слово, данное Люсии Гривье. — Она опустила голову и вздохнула. — Нам не верят. Никто не верит. Мы — окаянное племя. Даже вы не верите мне, сестра. До сих пор, пусть я делаю все, о чем мы договорились.

О чем же мы договорились, с отчаянием подумала я, что ты молчишь, впрочем, объяснимо. Это я иду в потемках на ощупь, завязав глаза и сцепив за спиной руки. А ты полагаешь, я знаю отлично, о чем идет речь.

Я придала голосу равнодушие.

— Что мне сделать?

— Вернуть Пачито и Микаэлу домой.

Микаэлу. Было бы весело, окажись Микаэла оказалась вдруг Микаэлем. Почему нет, монахи бесполы, какая случилась бы гендерная интрига! По возрасту он — она — мог быть матерью Пачито, только вот он себя реабилитировал до того, как я начала что-то подозревать. Карета, деньги, то, что он вольготно чувствовал себя в городе. И щетина, конечно. Авторы подобных сюжетных твистов часто забывали о физиологии, а герои тупили как пни.

— Есть проблема, — покачала я головой в надежде, что Консуэло о ней осведомлена.

Провокация? Да, если это в чем-то не совпадает с ее планами. Я должна заставить ее торговаться.

— Какая? — спросила она с надрывом. — Никто не посмеет посягнуть на то, что принадлежит Дому святому! Пока Пачито мал… Но он будет мал еще десять лет, сестра! Я не выдержу! Мне тесно!

Консуэло указала на договор, и рука ее слегка подрагивала. Уже лучше, уже немного понятнее. Все дело именно в мальчике. Наследуют вдовы и сыновья. Вот почему Уильям С. Блок «продал» свою семью под защиту монастыря. И я — я, сестра Шанталь — сделала то же самое?

Консуэло осознала, что говорит слишком громко, и с опаской оглянулась на дверь. Она так и замерла, затем повернулась ко мне с растерянностью и обидой во взгляде.

— Вы… святая сестра… вы об этом? Вы не можете отпустить меня и Терезу? Так?.. 

Говори, говори. Прости, что я пользуюсь преимуществом — я опытнее, сильнее, но если я покажу слабину — меня сожрут и выплюнут кости. И потому от меня пока не дождешься вообще никаких реакций.

Консуэло смотрела на меня какое-то время, потом закрыла лицо руками и сидела так пару минут.

— Я дала слово Люсии Гривье, — твердо произнесла она, убирая руки, — что не оставлю ее детей. Тот, Альфонсо, — кисти ее сжались, — я бы вырвала ему кадык, святая сестра, и мне не стыдно за грешные мысли! Она умирала, избитая, закоченевшая, сбежавшая от собственного озверевшего брата, чтобы спасти дочку и малыша. 

Первый раз слышу об этом. Но ты говори, взмолилась я, и на лице моем не дрогнул, как я надеялась, ни один мускул.

— Знаете, святая сестра… — Консуэло чуть улыбнулась. — Это было даже… забавно. Когда она поняла, что мы богемы. Я, Тереза, бабушка Гуадалупе, отец и Пепе. Она была же без сил, но хотела встать и забрать детей. Сбежать из нашей каморки. Сразу. Ее малышей держала на руках окаянная и кормили из скверных рук. А Пепе ей сказал — мы не обидим твоих детей. 

Откуда Консуэло узнала, что со мной можно договориться? О том, что сестра промышляет поддельными договорами, шел какой-то беспорядочный слух? Вот это открытие не из лучших.