Все пропавшие девушки

– Да ну? А тебе не кажется, что ты просто власть свою демонстрируешь?

– Ничего мне не кажется. И незачем тебе в эти дебри лезть. Я ведь не лезу. Между прочим, моя работа – одна из самых стабильных в штате.

– Тем лучше для тебя, – буркнула я.

Джексон переложил глазунью мне на тарелку. Я ковырнула желток вилкой, он дал течь.

– В чем дело? Яичницу не уважаешь?

Я отделила кусочек, взяла в рот, стала жевать. Вкус был какой-то не такой. Металлический.

– Джексон, ты помнишь Ханну Пардо?

– Кого-кого?

– Женщину, которую из бюро расследований прислали. Ну по делу Коринны.

Не мог он забыть, и точка!

– А, следователя Пардо? Конечно, помню. Просто не знал, как ее по имени. Погоди, а ты что, Ханной ее называла? И она разрешала? Боже. Наверное, прониклась к тебе.

Ничего подобного. Следователь Пардо так и представилась, без имени. И я никак к ней не обращалась. «Да. Нет. Спасибо. Извините». И все-таки в моих воспоминаниях она – Ханна Пардо.

– Ханна хочет с тобой поговорить, Ник.

Так сказал папа, стоя на пороге моей спальни.

– Ты не обязана, а все-таки лучше выйди к ней.

– Я уже все рассказала Бриксу.

– А теперь повтори Ханне.

Значит, тон задал папа.

– Благодарю за помощь, Ханна.

«Он человек образованный, уйму стихов наизусть помнит, может философский трактат к случаю процитировать. Вдовец; приходит в себя после смерти жены. Его дети прилюдно поссорились, сын ударил дочь». Все, о чем папа говорил с Ханной, я слышала через вентиляционную решетку.

– Видите ли, Ханна – я ведь могу называть вас Ханной? – это проблема семейная. По-моему, нечто подобное было и в семье Коринны. Бедная девочка, сколько я ее помню, как будто искала убежища в нашем доме.

Мой отец обладал специфической, сугубо интеллигентской привлекательностью. Этакий профессор: пиджак и брюки от разных комплектов, галстук-бабочка, туфли-лоферы, слегка растрепанная грива. Плюс непринужденная улыбка и вечный блеск в глазах, потому что он с фляжкой не расставался.

– Нет, Джексон, не прониклась она ко мне. Я случайно слышала, как ее назвали Ханной, только и всего.

– А почему ты разговор о ней завела? – спросил Джексон.

– Потому что Ханну Пардо вполне могут снова к нам прислать. Или проныру вроде нее. А мы – вот они, все в сборе, тепленькие. Как думаешь, кого первого возьмут?

Джексон набил рот остатками яичницы, залпом выпил полстакана апельсинового сока. Вытер губы рукой.

– Неплохо бы нам всем уехать куда подальше. И не возвращаться подольше.

Я улыбнулась.

– Ну конечно. Это бы никаких подозрений не вызвало.

Не глядя на меня, Джексон взял обе тарелки, поставил в раковину, пустил воду.

– Хочу тебе кое-что рассказать. Реагировать необязательно.

– Я слушаю.

Он уставился на струю воды, что била в дно серебристой раковины; на брызги, что разлетались по сторонам.

– Я не делал зла Коринне. Я ее любил.

– Знаю, – отозвалась я.

Джексон едва не раздавил меня взглядом. Я поскорее взяла стакан, чтобы руки занять.

– Дело в том, Ник, что это был не мой ребенок.

Я окаменела, не донеся стакан до рта.

– Тайлер тебе разве не говорил, Ник?

– Нет, – выдохнула я.

– Не знаю, поверил он тогда или не поверил. Но совет дал правильный: помалкивать. Потому что мотив-то оставался. Ревность. Верно?

Я кивнула. Живо представила Тайлера с Джексоном у реки. «Не наделай глупостей», – сказал тогда Тайлер.

– Понимаешь, Ник, я вообще не знал. Она мне не сказала. Почему она не сказала?

Его руки тяжело легли на барную стойку, прямо передо мной.

– У нас с Коринной секса вообще не было.

Щеки вспыхнули, пальцы вспотели – стало трудно удерживать стакан с соком.

– Вот как.

Джексон тряхнул головой, взглянул на меня из-под своих длиннющих ресниц.

– Ты мне веришь? А может, она тебе говорила? Ну, в смысле, кто отец?

– Нет, не говорила. Пойми, Джексон: копы этого и добиваются. Им нужно, чтобы мы снова стали сомневаться. Подозревать друг друга. Вопросы всякие задавать. Копы хотят все наружу вытащить. Забудь, Джексон. Отпусти ее.

Он закрутил кран, но руки вытирать не стал. С них капало.

– Не могу. Сказать, о чем она в тот вечер просила?

Я была в курсе, что они виделись, однако Джексон впервые это признал. Интересно, зачем?

– Коринна хотела, чтобы мы помирились. А я сказал, с меня хватит. Сказал, у меня другая девчонка. Идиот; осел упрямый. Из этого все равно бы толку не вышло; по крайней мере, при Коринне. Разве что тайком. Тем более Коринна ее больше любила, чем меня.

– Ты говоришь о Байли?

Джексон резко оттолкнулся от барной стойки, прислонился к шкафу с бутылками.

– Знаешь, Коринна догадалась. Сказала, примет меня обратно. А я заартачился. Помнишь, какие у нее на спине были шрамы? Так вот – она их сама нанесла.

Я кивнула. Тогда я этого не знала. Узнала сейчас.