Все приключения мушкетеров

Известно, что король был сильно предубежден против королевы, и что кардинал, не доверявший в своих интригах гораздо больше женщинам чем мужчинам, искусно поддерживал эти предубеждения. Одною из главнейших причин этого предубеждения была дружба королевы с г-жею де-Шеврёз. Эти две женщины беспокоили его больше чем войны с Испанией, распри с Англией и расстройство финансов. Он был убежден, что г-жа де-Шеврёз служила королеве не только в политических, но и в любовных ее интригах, что его всего больше мучило.

При первых словах кардинала о том, что г-жа де-Шеврёз, изгнавшая в Тур, приезжала тайно в Париж, где пробыла пять дней, и полиция не знала об этом, король пришел в ужасный гнев.

Капризный и неверный король хотел, чтобы его называли Людовиком Справедливым и Целомудренным. Потомству не легко понять этот характер, объясняемый в истории только фактами, а не рассуждениями.

Но когда кардинал прибавил, что не только г-жа де-Шеврёз была в Париже, но что притом королева снова вступила в сношения с нею посредством переписки, которую тогда называли кабалистикой когда он доказывал, что он, кардинал, начинал распутывать самые тайные пути этой интриги, и в ту самую минуту, когда можно было арестовать на месте преступления, гири очевидных доказательствах лазутчика, поддерживавшего сношения королевы с изгнанницей, какой-то мушкетер осмелился насильственно помешать ходу правосудия, бросившись со шпагою в руке на честных людей, на которых возложена была законом обязанность беспристрастно исследовать дело, чтобы доложить о нем королю. Людовик XIII не мог более удержаться; он хотел уже идти к королеве, бледный, в сильном негодовании, которое иногда доводило этого принца до самой холодной жестокости.

И между тем кардинал не сказал еще ни слова о герцоге Бокингеме.

В это время вошел де-Тревиль, хладнокровный, вежливый, в мундире безукоризненной чистоты.

Предугадывая по присутствию кардинала и по расстроенному лицу короля все что между ними происходило, де-Тревиль почувствовал себя сильным как Самсон перед Филистимлянами.

Людовик XIII уже дотронулся до ручки дверей, но услышав, что вошел де-Тревиль, он обернулся.

– Вы пришли кстати, сказал король, который не умел притворяться, когда страсти его достигали известной степени: – я узнал прекрасные вещи о ваших мушкетерах.

– А я имею сообщить вашему величеству прекрасные вещи о гражданских чинах, сказал хладнокровно де-Тревиль.

– Что вам угодно? сказал король высокомерно.

– Имею честь сообщить вашему величеству, продолжал де-Тревиль тем же тоном, что приказные и полицейские люди очень почтенные, но, как кажется, очень раздраженные против мундира, позволили себе арестовать в доме, вывесить на улицу и отправить в Фор л’Евек, все по предписанию, которое не хотели мне показать, одного из моих, или лучше сказать ваших, государь, мушкетеров, безукоризненного поведения, почти знаменитой репутации, известного вашему величеству с хорошей стороны, г-на Атоса.

– Атоса, сказал машинально король; да, действительно, это имя мне известно.

– Припомните, ваше величество, сказал де-Тревиль, что Атос, это тот самый мушкетер, который в известной вам неприятной дуэли имел несчастие тяжело ранить Кагюзака; кстати, продолжал он, обращаясь к кардиналу, кажется, Кагюзак совершенно выздоровел.

– Благодарю, сказал кардинал, сжимая губы от гнева.

– Атос пришел навестить одного из своих друзей, продолжал де-Тревиль, молодого беарнца, служащего в гвардии вашего величества в роте Дезессара; но только что он успел войти к другу своему и, не застав его дома, взял в ожидании его книгу, как толпа полицейских служителей и солдат осадили дом, проломили несколько дверей…

Кардинал сделал королю знак, которым хотел сказать: это по тому делу, о котором я вам говорил.

– Я знаю это всё, сказал король, потому что всё это было сделано по моему приказанию.

– Следовательно, сказал де-Тревиль, по приказанию вашего величества схватили и одного из моих мушкетеров, совершенно невинного, и, среди наглой черни, в сопровождении двух гвардейцев, как злодеи, водили этого благородного молодого человека, проливавшего десять раз кровь свою за ваше величество и готового всегда проливать её.

– Как! сказал тронутый король, – разве так было дело?

– Г. де-Тревиль не говорил, сказал кардинал с величайшим спокойствием, – что этот невинный мушкетер, этот благородный молодой человек за час перед тем, напал со шпагою на четверых комиссаров, которым дано было мною предписание исследовать чрезвычайно важное дело.

– Я сомневаюсь, чтобы вы могли доказать это, сказал де-Тревиль с своею гасконской откровенностью и военною резкостью, – потому что за час перед тем, Атос, который, как доложу вашему величеству, человек самой знатной фамилии, отобедал у меня, и потом разговаривал с герцогом де-ла-Тремулем и графом де-Шалю, бывшими также в то время у меня.

Король посмотрел на кардинала.

– Протокол служит доказательством, отвечал кардинал на немой вопрос короля, – а избитые мушкетером люди составили протокол, который имею честь представить вашему величеству.