Все приключения мушкетеров

Это был Арман-Жан Дюплесси, кардинал Ришельё, не такой как его обыкновенно изображают, разбитый как старик, страдающий как мученик, с расслабленным телом, глухим голосом, погруженный в большое кресло, как в преждевременную могилу, существующий только силою своего гения и поддерживающий борьбу с Европой только неутомимым трудом мысли; но такой, каким он действительно был в то время, то есть ловкий и любезный кавалер, уже слабый телом, но поддерживаемый моральною силой, делавшею его одним из самых необыкновенных людей, когда-либо существовавших; готовящийся, наконец, после поддержки герцога Невера в Мантуе, после взятия Нима, Кастры и Иозеса, к изгнанию Англичан с острова Ре и к осаде ла-Рошели.

С первого взгляда ничто в нем не обозначало кардинала, и тем, кто не знал его в лицо, невозможно было угадать, перед кем они находились.

Бедный лавочник стоял у дверей, между тем как глаза описанной нами особы устремились на него и, казалось, хотели проникнуть глубину его мысли.

– Это и есть Бонасиё? спросил он после минутного молчания.

– Точно так, отвечал офицер.

– Хорошо, дайте мне вот эти бумаги и оставьте нас.

Офицер взял со стола указанные бумаги, подал их и, поклонившись до земли, вышел.

Бонасиё узнал, что бумаги эти были допросы его в Бастилии. По временам стоявший у камина кардинал отводил глаза от бумаги и устремлял на бедного лавочника такие проницательные взгляды, как будто хотел проникнуть в глубину души его. После десятиминутного чтения и десяти секунд наблюдения, кардинал все понял.

«Эта голова никогда не участвовала в заговоре, сказал он про себя, – но все равно, все таки посмотрим».

– Вы обвинены в государственной измене, сказал протяжно кардинал.

– Это мне уже говорили, сказал Бонасиё, – но клянусь вам, что я об этом ничего не знал.

Кардинал скрыл улыбку.

– Вы были в заговоре с женой вашей, с г-жей де-Шеврёз и с герцогом Бокингемом.

– Действительно, я слышал от нее все эти имена.

– По какому случаю?

– Она говорила, что кардинал Ришельё привлек герцога Бокингема в Париж, чтобы погубить его и королеву.

– Она это говорила? спросил кардинал с гневом.

– Да; но я сказал ей, что глупо говорить подобные вещи, и что кардинал неспособен…

– Молчите, вы глупы, сказал кардинал.

– То же самое говорила мне и жена.

– Знаете ли вы, кто похитил жену вашу?

– Нет.

– Но вы имеете подозрения?

– Да; но эти подозрения, кажется, не понравились г. комиссару, и я не подозреваю уже никого.

– Ваша жена убежала; знаете ли вы об этом?

– Нет, я узнал об этом только в тюрьме от г. комиссара, человека очень любезного.

Кардинал вторично скрыл улыбку.

– Так вы не знаете, что сталось с женой вашей после бегства?

– Решительно не знаю; но она должна была возвратиться в Лувр.

– В час пополудни ее еще там не было.

– Ах, Боже мой! но что же с нею случилось?

– Будьте спокойны, об этом узнают; от кардинала ничто не скроется; он все знает.

– В таком случае, разве вы думаете, что кардинал согласится сказать мне, что сделалось с моею женой.

– Может быть, но надобно прежде, чтобы вы признались во всем что вам известно об отношениях жены вашей к г-же де-Шеврёз.

– Но я ничего не знаю и никогда не видал ее.

– Когда вы ходили за женой в Лувр, возвращалась ли она всегда прямо домой?

– Почти никогда, она имела дела с продавцами полотна, к которым я провожал ее.

– Сколько же было продавцов полотна?

– Двое.

– Где они живут?

– Один в улице Вожирар, другой в улице Ля-Гарп.

– Заходили вы к ним с нею вместе?

– Никогда: я дожидался ее у ворот.

– Под каким же предлогом она заходила одна?

– Она ничего мне не говорила; приказывала мне ждать ее, и я ждал.

– Вы снисходительный муж, любезный мой г. Бонасиё, сказал кардинал.

«Он называет меня своим любезным господином, подумал лавочник. – Дела идут хорошо».

– Можете ли вы указать те ворота?

– Да.

– Вы знаете нумера?

– Да.

– Назовите их.

– № 25 в улице Вожирар и № 75 в улице Ля-Гарп.

– Хорошо, сказал кардинал.

При этих словах он взял серебряный колокольчик и позвонил; офицер вошел.

– Позовите ко мне Рошфора, сказал он вполголоса; – чтоб он явился сейчас же, если он дома.

– Граф здесь, сказал офицер, – и настоятельно просит позволения говорить с вашею эминенцией.

– Пусть же он войдет, сказал с живостью Ришельё.

Офицер бросился из комнаты с быстротою, с какою обыкновенно исполнялись все приказания кардинала.

«С вашею эминенцией!» бормотал Бонасиё, озираясь дико кругом.

Не прошло пяти секунд после ухода офицера, как дверь отворилась и вошло новое лицо.

– Это он! сказал Бонасиё.

– Кто он? спросил кардинал.

– Тот, который похитил жену мою.

Кардинал позвонил снова. Офицер явился.

– Отдайте этого человека в руки двоих стражей; пусть он ждет, когда я снова позову его.

– Нет, нет, это не он! сказал Бонасиё, – нет, я ошибся; это был другой, совсем непохожий на этого. Этот господин – честный человек.

– Уведите этого глупца! сказал кардинал.

Офицер взял Бонасиё под руку и отвел его в переднюю, где были двое стражей.

Рошфор с нетерпением следил глазами за Бонасиё до тех пор, пока он вышел, и как только затворилась за ним дверь, он быстро подошел к кардиналу и сказал:

– Они виделись.

– Кто?

– Она и он.