— Это запасной погреб, которым мы больше не пользуемся, Мне неприятно, что приходится держать тебя здесь, но я не осмеливаюсь поместить тебя где — нибудь наверху, даже в той части дома, где я живу. Теперь самое ходкое занятие в наших краях — шпионаж. Я никогда не был особенно высокого мнения об этом нашем городке Тодбори, но с тех пор, как главный шериф обратился ко всем горожанам — патриотам с призывом держать ухо востро и выслеживать врага, мне самому приходится быть начеку. В нашем городе каждый болван норовит поймать преступника и отрастил себе нос длиною в фут. Я принесу тебе сюда кое — что поесть, бинт, чтобы перевязать твою рану, и другую одежу. Солдаты уже взяли на заметку этот длинный балахон из овчины, который ты носишь. Я принесу тебе одежу, которой пользовался мой брат. У него была почти такая же фигура, как у тебя, но его уже нет в живых. Ты слышишь, что я говорю?
— Слышу. А что?
— А то, что ты сидишь, разинув рот, и выглядишь так, что не поймешь, обалдел ты или глух.
— Такая тяжелая ночь… И больше того — такой тяжелый год…
— Все пройдет…
— Я и сам так думаю.
— И отчаянная же это была затея — пробраться в замок. Но если бы я был на твоем месте, я бы острожнее взвесил все за и против.
— Мне и в голову не приходило, что это дело может сорваться. Нам казалось, что и взвешивать — то нечего.
— Я принесу тебе поесть и попить. Ты, надеюсь, не в претензии, что тебе придется пожить здесь некоторое время? Я дам тебе на чем спать.
— Я сделаю все, как ты скажешь. Ты добрая душа…
— В ближайшие несколько дней целой куче наших ребят придется скрываться у меня. Вот почему я особенно осторожен с этими солдатами. Стоит мне только подать им самый малейший повод, и ояи за милую душу спалят мой трактир.
— Мне жаль, что я не заговорил с тобой, когда заходил к тебе в прошлый раз. Ты помнишь?
— Конечно. Ты арфист, дружок Джона Саймона.
— Джон Саймон умер.
— Я слышал об этом.
— Мне следовало тогда заговорить с тобой. Но в тот день я собирался сбежать, и больше мне ничего не нужно было. Я уж даже тронулся в путь — на Север подался, но повернул назад.
— Ты тогда только — только вышел из тюрьмы. Всякий человек имеет право побыть немножко в одиночестве, если ему пришлось пережить столько, сколько тебе.
Пока Джеймсон уходил, чтобы принести мне поесть и попить, я снял с себя пальто и положил его в углубление стены. Джеймсон принес немного холодного мяса и стакан рома. Выпив половину рома, я перестал обращать внимание на крыс, которые громко возились где — то поблизости.
— А те люди, — сказал я, пока Джеймсон промывал и бинтовал рану на моем плече, — те люди, которые сидели тогда у твоего камина, они, как видно, собирались заговорить со мной. Держу пари, что я показался им каким — то чудаком и не совсем в себе.
— Им хотелось перемолвиться с тобой словечком. Они хорошие ребята, шахтеры из Лэгли Уэй. У них было желание поздравить тебя с освобождением и помочь тебе, чем только можно.
— Передай им мою благодарность. А где они теперь?
— У Лонгриджа.
— Надеюсь, что им по — настоящему повезет, а не так, как нам… Эх, лучше бы мне не совать свой нос во все эти дела! Не умею я отвечать за чьи — либо жизни, кроме моей собственной. Умер Джон Саймон…
— Ты уж сказал мне об этом.
— По словам Бартоломью, его похоронили за оградой какой — то часовни, под березой.
Джеймсон промолчал. Я машинально жевал, не чувствуя ни голода, ни вкуса, кусок мяса, что поменьше. Он казался мне не вкуснее подошвы.
Я допил ром. В голове моей бродили до ужаса ясные и леденящие мысли о Джоне Саймоне.
— Во мне все еще нет великой ненависти, я не нашел пути к той великой бескорыстной любви, к самоотречению, которые для большинства из вас сделались опорой в жизни. Но я становлюсь более зрелым, и меня все сильнее тянет к этим мыслям и чувствам.
Я помахал рукой в том направлении, где, казалось мне, находился замок.
— Это ужасное место, одно из самых ужасных мест на земле. Надеюсь, что они сожгут его…
— Хороший он был парень, этот Джон Саймон… Ну а теперь я принесу тебе тюфяк и одеяло. И когда я постелю тебе, постарайся заснуть, арфист. Тебя знобит.
Я прятался в погребе Джеймсона целых два дня. Каждый раз, когда хозяин трактира спускался ко мне, он сообщал мне новости о непродолжительной, но бурной борьбе, происходившей между немногочисленными и плохо вооруженными повстанцами под руководством Лонгриджа и получившими подкрепление отрядами драгун и пехотинцев под командой Уилсона, того самого офицера, которого я впервые встретил в доме Пенбори. Отряд рабочих, напавших на Мунли, успел нанести противнику некоторый ущерб, но при отступлении напоролся на регулярные войска, шедшие ускоренным маршем с востока на поддержку Уилсона. Отряд разбит наголову.