Все исправить

Если ты мать двух мальчишек, наделенных магией, приготовься к тому, что жизнь твоя простой не будет. И не только потому, что над младшим с раннего детства висит странное и мрачное предсказание (с тех пор Людмила близко не подпускала к детям пророков и гадалок). Не только потому, что они мальчики, а посему всегда и везде влезают куда не положено, щедро огребая на свои головы всевозможные неприятности и сложности. Взять хотя бы историю с восьмилетием Лёшки. Стаю девчонок, провозгласивших себя невестами младшего сына, еще можно было пережить, если у тебя есть какое-никакое чувство юмора; обросшие шерстью вазочки с мороженым тоже, но как можно отнестись к тому, что твой сын неизвестно как вытащил из-за Грани разумное существо? Птичку. Сквозь барьер причем. И так постоянно.

Нет, жизнь матери простой не будет.

И все проблемы покажутся мелочью, когда дети вырастут. Да, они вырастают и становятся самостоятельными, и приходит момент, когда их надо просто отпустить в жизнь. Дать возможность самим ошибаться и исправлять ошибки, самим выбирать. И надеяться, надеяться, надеяться, что ты не промахнулась с воспитанием, и твои мальчики пойдут по жизни достойно, а их ошибки не будут смертельными.

Ты не клуша и не эгоистка, ты не можешь уберечь их от всего на свете. И не будешь унижать этими попытками. ТЫ, СВЕТ ПОБЕРИ, ВОСПИТАЛА МУЖЧИН.

Терпи теперь.

Дим, ну где ты?

— Мила?

Очередная тарелка с печеньем выскользнула из рук. Брызнули осколки.

— Мила, только не волнуйся. — Александр почему-то материализовался прямо на кухне, миновав гостиную со специальным переходом. — Нет-нет, про Дима никаких вестей, ни плохих, ни хороших. Но ты очень нужна в Своде. Пожалуйста.

— Саня…

Она могла бы сказать, что Свод, в очередной раз подсунувший ее сыну «важнейшее задание, от которого зависят судьбы и так далее», может катиться к черту. Она могла бы… Но Александр не звал бы просто так. И она протягивает руку. И тают стены кухни, и вырастают другие — прохладные, белые…

И пол как ушел из-под ног, так, похоже, и не вернулся, потому что мужчина на изогнутом столе…

Дима!

Целую секунду, два бесконечных долгих шага Людмила верила, что это ее старший, а потом поняла, что не он. Или все же… высшие силы!

Рядом с ним сидел Лёш, настоящий Лёш, и все было, как много раз в их детстве — младший держит за руку старшего, «делится» чем-то хорошим или забирает плохое. Но этот мужчина на столе… расстегнутая черная рубашка открывает грудь и живот без единого шрама… очень белая кожа, будто не загоравшая ни единого дня в жизни… и лицо, при виде которого что-то странно ворохнулось в груди, дрогнул, сжалось.

— Кто это?! — Людмила переводила взгляд с мужа на сына. — Кто это, Саня?

А у спокойного всегда мужа дрожат пальцы…

— Я объясню. Позже. Сейчас ему нужно, чтобы его кто-то согрел. А Лёш и так на пределе…

Согрел?

— Просто положи ему руку на лоб. Или обними.

Это невозможно. Это не Дим. Но когда рука касается прохладной кожи… Это не Дим, но Мила готова поклясться…

— Хорошо…

Муж говорит о созданном теле. О необходимой на первых порах энергоподдержке, о том, что «созданному» нельзя перенапрягаться так, по крайней мере, сначала. А потом она перестает его слышать.

Этот не-ее-сын открывает глаза. Сначала — нездешние, пепельно-отчужденные. А потом… потом…

Он смотрит на нее. Он просто смотрит, только глаза блестят все сильнее и сильнее, а потом дрогнувшие губы выдыхают одно слово — беззвучное, неслышное, лишь угаданное:

— Мама…

— Вы что творите? Полковник, уберите этого сумасшедшего!

И Дим наконец понимает, что говорят вовсе не на дей-бра. Английский. Самый обычный английский. Значит, камуфляж не примерещился…

А черные кристаллы? Тоже. Дышать и то тяжело.

— Пошел в преисподнюю, человек!

— Тревога!

— Убирайтесь!

Треск автоматной очереди, и перекошенное лицо пропадает, оставляя только белый потолок.

Качающуюся комнату наполняют крики и стрельба… и знакомый запах крови.

— Как объект?

— Пульс и давление в норме. Похоже, он просыпается, сэр.

— Вовремя. Боссы желают с ним пообщаться.

Боссы. Пообщаться… Сейчас, когда в голове чертова муть. Твари!

Тва…

Дим замирает, поймав за хвост эту свою-несвою мысль. Преисподняя, только не это. Не сейчас.

Не только он просыпается. По телу раз за разом прокатывается это — ручейки тяжелой злости, колкие кристаллы холода… волна закипающего гнева: «Как они посмели так?!»

«Холодок» тоже проснулся.