Всё исправить

– Слушаю вас… о… э… Алексей… хм… Борисович? – в отличие от новенькой секретарши хозяйка все-таки узнала мужа бывшей сотрудницы.

– Рад, что узнали, Нэлла Павловна.

– Ну, как вы там? Как Юленька? – теперь хозяйка напоминала собой эталон радушия и непринужденной доброты.

– Юля умерла. При родах.

– О! – судя по выражению лица, горе хозяйки салона было беспредельным. – Алексей, примите мои соболезнования… Ох, горе, какое горе…

– Разумеется. Но дело вот в чем, Нэлла Павловна. За вами числится некоторый должок. Зарплата Юле за последний месяц, плюс отпускные за два года, плюс декретные. Все это, естественно, с учетом инфляции и набежавшего банковского процента. Плюс моральный ущерб. Вот, тут все подсчитано. Итого…

– Простите, Алексей, – хозяйка «Кассиопеи» прищурилась, – вы уверены?..

– Абсолютно, – чуть улыбнулся Чекалов.

– Хорошо, – коротко вздохнула женщина. – Сейчас у меня этой суммы нет. Давайте завтра?

– Послезавтра лучше. Завтра Юльке сорок дней.

– Хорошо, послезавтра. В семнадцать тридцать устроит?

– Договорились, – он вновь чуть улыбнулся.

* * *

Ночник горел ровным, немигающим светом, загоняя тьму в щели. Маленькая посапывала рядом, почти неслышно. В соседней комнате столь же неслышно спала Вера Николаевна. Бабушки-инфарктницы вообще обычно спят бесшумно…

«Юля, Юль…»

«М?»

И вновь он не удивился.

«Знала бы ты, как я скучаю. По тебе скучаю, Юльк… Я так давно тебя не видел…»

Пауза.

«Завтра сороковины. Так что скоро увидишь»

«В смысле?»

«В прямом. Сорок дней – рубеж для нави»

«Для… чего?»

«Скоро увидишь»

Пауза.

«Ты все еще можешь отпустить меня, Лешик. Отказаться»

«Я не могу без тебя. Просто не могу»

«Как скажешь»

Яркая вспышка! И он словно рухнул в колодец…

… Колодец, в который он летел, был глубок и многомерен, словно «черная дыра», куда проваливаются звезды и целые галактики. А может, это она и есть? Никто ведь не знает, какова она изнутри, та дыра. Потому что никто оттуда не возвращается…

«Ты не прав. Не все так безнадежно»

Там, вне времени и пространства, все уже заливал ослепительный свет.

«Ну здравствуй, ящерка. Что хорошего скажешь?»

«Тебе вновь нужна помощь»

«Как тогда… в роддоме?»

Пауза.

«Ты несправедлив. Так бывает несправедлив ребенок, которого спасли из пожара, рискуя жизнью. Вместо благодарности он плачет и обвиняет, отчего не спасли его любимую кошку»

«Если я не прав, прошу меня извинить. Просто мне очень больно… Юлька не кошка, как ни крути. И еще я хочу знать, когда наконец закончится война. Невозможно все время жить под обстрелом. У меня еще осталась дочь»

«Твоя дочь вне досягаемости Тьмы. Как и ты теперь, впрочем»

«Я в этом ничего не понимаю»

«Вот именно поэтому мы сегодня говорим в твоем сне. Смотри внимательно»

Свет уже терял ослепительную белизну, распадаясь на сложнейшую вязь цветных пятен – словно луч в лаборатории разлагала в спектр незримая призма.

«Я ничего не понимаю»

«Тебе придется. И ты еще не знаешь своей обретенной силы. Силой горя разорван кокон безмятежности, и спящий в куколке выходит на свет»

«Я не понимаю!»

«Смотри внимательней!»

Там, во сне, он всматривался в рисунок танцующих цветных пятен. До рези в закрытых глазах…

«Ты понял?»

«Нет!»

«Еще смотри!»

Голова уже наливалась огненно-свинцовой болью. Зачем, ну зачем же заливать в череп свинец…

«Понял?»

«Нет!!»

«Смотри!!!»