Все и побыстрее

Джоселин стояла у открытого окна и наблюдала, как Гонора возится в маленьком садике за домом. Высунув кончик языка, она прилежно трудилась, окучивая слабые ростки цинний, коробку с которыми ей подарил Курт. Цветы были такими поникшими, что Гонора не выдержала и в тот же вечер высадила их на клумбу. Теперь каждое утро она ухаживала за ними. Джоселин вспомнила, что когда-то, в Англии, Гонора, одетая в узкие брючки и свитер, вот так же работала на их маленьком огороде.

Джоселин вздохнула: как можно возиться с цветами в такую жару! Ей самой хотелось оказаться сейчас на пляже, которые в Южной Калифорнии были широкими и длинными, покрытыми золотистым песком, и отовсюду слышалась музыка — из маленьких кафе и ресторанчиков, из палаток, торгующих гамбургерами, из окон коттеджей. Что стоит Гоноре бросить свое глупое занятие и поехать с ней на пляж. Голубой «студебеккер», подаренный Гоноре Куртом, мог бы мигом домчать их до желанной цели. Как было бы приятно погрузить босые ноги в теплый мелкий песок! «Попробую уговорить ее поехать на пляж после ленча», — решила Джоселин.

Юла Ли приготовила на ленч испанский салат с ветчиной и яйцами. Гонора приняла душ, переоделась и подсела к столу. Есть ей не хотелось.

— Что ты собираешься делать после ленча, Джосс? — спросила она.

Джоселин положила на тарелку третью по счету булочку, которую уже собиралась поднести ко рту. Сдобренные сахаром и маслом, с начинкой из изюма, эти сладкие витые булочки особенно хорошо удавались Юле.

— Мне бы хотелось поехать на пляж, — ответила Джоселин.

В ответ Гонора улыбнулась и сказала:

— Курт принес мне вчера новый роман — я собираюсь почитать.

— Ты можешь взять его с собой в Санта-Монику.

Гонора рассеянно посмотрела на сестру, пытаясь понять смысл ее слов.

— На пляж? — спросила она.

— Да. Помнишь, что это такое? Волны, песок, свежий ветер и тому подобное…

— Как-нибудь в другой раз.

— Когда?

Гонора вертела в руке запотевший стакан с холодным кофе, кубики льда со звоном ударялись о его бока. Она неопределенно улыбнулась.

Джоселин почувствовала, как ее захлестывает злость.

— Когда? — повторила она резко. — Завтра? Послезавтра? После дождичка в четверг? Или, может быть, в следующем столетии?

— Скоро, — ответила Гонора, откладывая салфетку. — Увидимся позже. — Она встала из-за стола и направилась к спальне. Дверь закрылась.

Юла Ли уже убрала со стола посуду, а Джоселин все продолжала сидеть, катая по тарелке рогалик. В доме наступила тишина, прерываемая лишь шелестом страниц, доносившимся с кухни, — Юла Ли просматривала «Лос-Анджелес таймс». «И так каждый день, — думала Джоселин, — живем, как в пустыне. Неужели так трудно поехать со мной на пляж? Да и вообще, замечает ли она меня? Я как никому не нужная вещь. Сколько так может продолжаться?»

Подхваченная внезапным порывом, Джоселин выскочила в сад. Не в силах больше сдерживать себя, с какой-то злой радостью она принялась топтать чахлые росточки цинний. Из стеблей брызгала зеленая липкая жидкость, пачкая ей лицо и руки. Когда все девяносто кустиков были вмяты в землю, Джоселин почувствовала невероятное облегчение и закружилась в дикарском танце, размахивая руками и притопывая ногами. Тяжесть слетела с ее души — ей было легко и весело.

Послышался скрип двери, и на веранде появилась Гонора. Джоселин продолжала плясать. Сестра схватила ее за плечи и резко повернула к себе.

— Что…о ты де…ла…ешь? — закричала она. Голос Гоноры, обычно спокойный и мягкий, сейчас скорее походил на визг.

Джоселин застыла на месте.

— Спящая красавица наконец-то проснулась, — усмехнулась она.

— Бедные мои циннии! — Гонора залепила сестре пощечину. Джоселин схватилась за щеку и бросилась на Гонору. Ее грязные ногти впились сестре в щеку, показалась кровь.

— Ты убийца! — кричала Гонора. — Как ты посмела погубить мои цветы?

— Да будь они прокляты, твои цветы! Они тебе дороже меня и Курта!

Гонора опустилась на колени и стала выпрямлять втоптанные в землю росточки. Ее тело сотрясали рыдания, слезы катились по щекам и падали на землю, орошая загубленные растения. Джоселин растерялась. Ей стало безумно жаль сестру.

— Детки, — причитала Гонора, — мои бедные детки. Почему я покинула вас? Что с вами сталось? Как я виновата перед вами.

Джоселин опустилась на колени рядом с сестрой и обняла ее худенькие плечи.

— Гонора, не плачь, не плачь. Я пересажу их.

— Как я не доглядела за ними? — плакала Гонора. — Они были бы живы…

— Гонора, прошу тебя… прости меня…

— О Господи…

— Гонора, я чудовище! Ты же знаешь меня.

— Нет, нет, это только моя вина… Гонора прижала голову сестры к своей груди.

Яркое калифорнийское солнце с его палящими лучами стало свидетелем того, как две сестры, стоя на коленях посреди клумбы с вытоптанными цветами, поклялись друг другу в вечной любви и верности.

Когда Курт вечером вернулся домой, глазам его предстала удивительная картина: сестры сидели на диване, обнявшись, Джоселин с распухшим лицом, а на щеке его жены виднелись четыре глубокие царапины. Брови Курта поползли вверх.

— Похоже, здесь было сражение, — заметил он.