Все это очень странно

— Куда тебе шпионить, дура набитая! Ты даже конец света заметишь последней! Она того и гляди вышвырнет его из дому, а ты и не почешешься!

— Что? — изумляется Хилди, но Джеймс уже идет прочь. Хилди понятия не имеет, о чем он, но ей точно известно, что марихуана плохо влияет на умственные способности. Бедняга Джеймс.

Свет в ее комнате включается и выключается, включается и выключается.

Свет, темнота, снова свет.

Майрон с Хилди сидят в нижней комнате. Между самостоятельной по биологии и подготовкой докладов по газетным статьям они решают сыграть в пинг-понг — без счета, чтобы размяться.

— Твоя сестра что, паранормальная? — спрашивает Майрон. — Или просто ненормальная?

Хилди подает.

— Нормальнее нас с тобой. Просто разговаривать не любит.

— А, ну да, — он опять промахивается. — И свет она тоже не любит включать, как все люди.

— Ничего такого ненормального в ней нет.

— Ну конечно. Чего тогда мы за ней следим? Спорим, она шпионка? Не, серьезно. Коммунисты подослали. Поэтому тебе и велели за ней смотреть — шпионить за шпионкой! И родители у нее шпионы, это точно.

— Никакая она не шпионка! — Хилди так сильно бьет по мячу, что тот летит в стену. Гораздо быстрее, чем обычный мяч для пинг-понга. Отскочив, белый шарик со свистом несется прямо в затылок Майрону, но за сантиметр от него резко сворачивает и врезается в кашпо с вьюном.

Горшок бешено крутится на длинных плетеных веревках, подпрыгивает и грохается на ковер. Другие горшки, нетронутые, вдруг лопаются в своих кашпо из макраме, как взорвавшиеся бомбочки. На пол по всей комнате сыплется земля, плети ползучих растений, старые мячики, залетевшие туда раньше.

Хилди оглядывается — на пороге стоит Дженни Роуз. Сошла по лестнице бесшумно, точно кошка. Майрон тоже замечает ее. В руках у Дженни Роуз почтовая марка, вырезанная из конверта.

— Извини, пожалуйста, — Майрон осип от испуга. — Я пошутил.

Дженни Роуз поворачивается и идет обратно. Ноги ступают по лестнице без единого звука, тонкие, белые, будто неживые.

Хилди коллекционирует губную помаду. Два тюбика ей дала мама, третий она нашла под сиденьем в отцовской машине. Одна помада красного цвета, такая яркая, что на вкус кажется как леденец. Вторая розовая, а та, которая нашлась в машине, темно-лиловая — когда накрасишься, рот похож на сливу. Глядя на свое отражение в зеркале, Хилди учится говорить соблазнительные слова, складывает губы в блестящее красное «О». «О, дорого-ой, ты самый красивый, самый веселый, самый интересный человек во всем мире! Поцелуй меня, дорогой».

Может, посоветовать Дженни Роуз накрасить губы? Может, тогда люди начнут замечать ее? Может, кто-ни-будь влюбится в Дженни Роуз. В нее, в Хилди, обязательно кто-нибудь влюбится. Она целует свое отражение. Зеркало гладкое и холодное, будто вода в пруду. Если не закрывать глаза, видишь томное лицо и гладкую холодную щеку, прижавшуюся к твоей щеке.

В зеркале Хилди похожа на Дженни Роуз. Наверно, она так долго смотрела на свою странную сестру, что теперь та везде ей мерещится. Голова начинает кружиться, и Хилди прижимает лоб к стеклу.

Майрон больше не приходит к Хармонам. После уроков сидит в Молодежном Христианском клубе, играет в баскетбол, а вечером мисс Орцибел забирает его. В школе он обходит Хилди стороной. Тогда она сама звонит ему и говорит, что ей нужна помощь.

Встречаются они, конечно, в беседке. Даже в туалет к вам не зайду, говорит Майрон.

— Как дела? — спрашивает он.

— Нормально, — отвечает Хилди. Оба вежливы, словно дипломаты.

— Извини, что я обозвал твою сестру коммунисткой.

— Ничего. Смотри, — Хилди нажимает носком кроссовки на край рассохшейся половицы, и под ней обнаруживается стопка конвертов с дырками на месте вырезанных марок. На том, что сверху, стоит дата: 9 июля 1970.

— Это ее тайник. Письма от родителей.

— Надеюсь, ты их не читала? — строго спрашивает Майрон, словно и мысли не допускает, что можно читать чужие письма. Даже письма шпионов.

— Конечно, читала. Она не шпионка, понимаешь? Она просто очень скучает по родителям.

— Правда? Бедная девочка! — иронизирует Майрон.

Хилди вспоминает ощущение холодного зеркала у лба, как оно чуть не подалось под нажимом, будто вода в пруду.

— Майрон, она хочет домой. Хочет исчезнуть отсюда и попасть туда. Переключатель, свет и все прочее — это тренировки. Она собирается переместиться в Индонезию, к родителям.

— Шутишь? — недоверчиво щурится Майрон, но Хилди твердо уверена, что права. Так твердо, словно Дженни Роуз сама ей об этом сказала. В письмах полно рассказов о путешествиях, исчезновениях и внезапных появлениях, но важно другое, то, о чем в них нет ни слова.

— Родители все время пишут ей о том, как они ее любят, рассказывают о себе — что они делали, что видели, желают всего хорошего. Но они ни разу не написали, что скучают по ней, что им ее не хватает.

— Я бы о такой дочурке не скучал, — перебивает Майрон, но Хилди не обращает внимания.

— Они не пишут ей об этом, потому что знают — она тут же приедет. Дженни Роуз упрямее всех на свете! Только и ждет, когда они напишут, что соскучились, что она может вернуться.