Все, что блестит

Когда Жизель и два ее приятеля наконец уселись в машину и тронулись в путь, над бухтой, казалось, пронесся прохладный ветер облегчения. Какое-то время я еще слышала ее пронзительный смех, а потом они исчезли за поворотом.

И тогда я взлетела вверх по лестнице к себе в комнату, бросилась на кровать и залилась безудержными слезами. Я была так потрясена известием о трагической смерти дяди Жана и напоминанием о Бо, что не могла остановиться, слезы струились у меня по щекам, и подушка стала совсем мокрой. Поль тихонько постучал в дверь и поспешил ко мне, увидев, что я плачу. Я почувствовала его руку на своем плече.

– Руби, – мягко сказал он, я повернулась и бросилась к нему в объятия.

С того дня, как мы поженились, мы боялись дотронуться друг до друга, полагая, что любой поцелуй, объятие, простое сплетение рук недопустимы между нами – братом и сестрой, но, когда мы давали друг другу обещания, мы забыли, что в нормальной совместной жизни избежать этого невозможно.

Мне нужно было чувствовать его руки вокруг себя, ощущать его близость, я хотела, чтобы он обнимал меня и гладил своей ласковой рукой мои волосы, целовал лоб и щеки, осушая слезы и шепча слова утешения. Я еще сильнее зарыдала, дрожа всем телом, пока он гладил меня по голове и тихонько баюкал у себя на груди.

– Все хорошо, – говорил он. – Все будет хорошо.

– О Поль, зачем ей надо было приезжать и привозить все эти плохие новости? Я ненавижу ее. Правда. Ненавижу, – сказала я.

– Просто она завидует тебе. Как бы она ни поносила бухту и кейджунов, она по-прежнему полна зеленой зависти. Эта женщина никогда не будет счастливой, – проговорил Поль. – Не стоит ненавидеть ее, тебе следует ее пожалеть.

Я выпрямилась и смахнула слезы.

– Ты прав, Поль. Ее нужно жалеть, и она никогда не будет счастлива. Что бы она ни имела. Но мне так плохо из-за дяди Жана. Я собиралась поехать к нему, взять с собой Перл… может, даже постараться забрать его из лечебницы и поместить здесь с нами.

– Мне очень жаль. Это было бы хорошо, но ты не можешь винить себя. Чему суждено быть, того не миновать, это был не твой выбор, Руби. – Он потянулся через кровать, чтобы дотронуться до моей щеки. – Мне невыносимо видеть тебя несчастной даже несколько минут. Я ничего не могу поделать с тем, как я люблю тебя.

Я закрыла глаза и знала, чувствовала, что он сейчас сделает. Когда его губы коснулись моих, я не удивилась. Я позволила ему целовать меня, потом откинулась на подушку.

– Я очень устала, – прошептала я, сердце мое громко стучало.

– Отдохни немного, а я пока подумаю, как тебя развеселить, – сказал он.

Я почувствовала, что он встал с кровати, и услышала, как вышел. Тогда я перевернулась и обняла подушку.

Бо разорвал помолвку. Жизель увидит его и расскажет обо мне. Что он подумает? Что почувствует? Далеко-далеко за океаном он будет смотреть в сторону Америки и думать о великой бесконечной любви, которую потерял… Я потеряла.

Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди, как отпущенная пружина. Я проглотила свою печаль, как касторку. «Я женщина, – подумала я, – молодая, полная сил, и потребности мои больше, чем я предполагала».

Впервые с тех пор, как я дала Полю клятву, я раскаялась в содеянном и задумалась, не водрузила ли одно трагическое решение на другое. Несмотря на красоту и блеск нашего великолепного дома и поместья, я чувствовала, как вокруг меня смыкаются стены, закрывая солнце, как опускается темный, гнетущий покров сожаления, из-под которого, я боялась, мне никогда не убежать.

6. Маскарад

Поль давно ушел, а я все лежала на постели и жалела себя. Позднее дневное солнце медленно садилось за ивы и кипарисы, и тени в комнате сгущались. Я выглянула в окно: небо стало темно-бирюзовым, а разбросанные по нему облака напоминали цветом старые серебряные монеты. В доме было тихо. Он был так хорошо построен, что при закрытых дверях не было слышно ни звука не только снизу, но даже из соседних комнат. А в хибаре моей бабушки в бухте в верхних спальнях мы слышали шорох мышей на полу в гостиной. Но внезапно я услышала четкие шаги по коридору за моей дверью. Мне послышалось даже нечто вроде звона сабли. Звуки становились все громче. От изумления я села как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и вошел Поль в форме офицера-конфедерата[6] с саблей у пояса. У него была фальшивая рыжая борода, как у Ван Дейка,[7] а под мышкой правой руки он держал сверток. Костюм и борода так подходили ему, что в первое мгновение я даже не поняла, кто передо мной. Я улыбнулась.

– Поль! Где ты все это взял?