Всадники

— Пуштуны отбивают куски скал для гробницы, — понял Мокки, — ты хочешь остаться с ними до конца?

— Да, — кивнула Серех, — и я буду оплакивать мертвого малыша громче и лучше чем другие, чтобы сама судьба защищала моих будущих детей.

— Мне нужно идти назад, — забеспокоился Мокки. — Уже время.

— Конечно, иди, — согласилась Серех. — Я вернусь довольно скоро. Тут нужна совсем маленькая гробница.

Она снова обвила руками шею Мокки и поднялась на цыпочки так, что ее лицо оказалось вровень с лицом саиса:

— Наши дети будут красивыми, — зашептала она. — И сильными.

И после секундной паузы, добавила со странной для женщины непреклонной уверенностью:

— И богатыми. Клянусь тебе в этом.

Урос проснулся. Сильная жажда мучила его, но он не шевелился, не требовал чаю, не пытался даже открыть глаза. Так силен был в нем страх лишиться той щадящей, мягкой темноты, в которой он плыл, словно корабль.

Собаки давно замолчали, Гуарди Гуеджи подбросил несколько веток в огонь и слушая их тихий треск, Урос произнес одними губами:

— Куда ты направишься теперь, Предшественник мира?

И Гуарди Гуеджи ответил ему так же тихо:

— Обычно не я выбирал себе путь, но случай определял его. Телега, которая меня подвозила… караван, за которым я следовал… или ветер, который нес меня, куда ему хотелось… Так было раньше…

— А на этот раз?

— На этот раз я знаю его. Теперь я ясно вижу мою собственную дорогу… — он протянул руки над огнем и продолжил. — Несколько дней назад звуки дамбуры почти довели меня до слез. В Калакчаке… у Турсена… а час назад я спросил глубины моей собственной души, и она мне ответила.

— Что именно? — спросил Урос.

— Я всегда был уверен, что состарился настолько, что пережил и саму старость и даже саму смерть. Но теперь я вижу, что все же эта пара догнала меня. Я поведу их за собой в долину, где я родился, и там заберу их с собой.

— В ту самую долину, где живут твои боги?

— Тех, которых не сожгли, выставили в Кабуле на потеху толпе… Они держат их в рабстве, в музее… Но это ничего не значит. В моем возрасте именно они не нужны мне больше.

В галерею протиснулся Мокки неся большой чайник.

— Ты пришел в нужное время, чтобы утолить нашу жажду, саис! Благодарю тебя, — сказал Гуарди Гуеджи мягко.

— Вы слышали плакальщиц? — спросил Мокки, наливая старому рассказчику чай. — Я там был, поприветствовал кочевников.

— Ты поступил правильно, — сказал Гуарди Гуеджи. — Сегодня мы в гостях у их мертвых.

Урос жадно выпил одну за другой три пиалы чая и затем спросил:

— А кого хоронят?

— Новорожденного, — ответил Мокки.

— Налей мне еще чаю, — приказал Урос, а затем продолжил, презрительно кривясь. — Не пойму, к чему столько шума из-за какого-то сопливого создания?

— Ты так думаешь о детях? — спросил его Гуарди Гуеджи.

— Именно так. Они тупые, грязные, плаксивые, требуют к себе слишком много внимания, а вырастить их сложнее, чем хорошего коня, — ответил Урос.

— Были ли у тебя самого дети? — вновь спросил его Гуарди Гуеджи.

— Моя жена умерла, когда была беременна первым.

— Ты сильно переживал из-за этого?

Урос отрицательно покачал головой:

— В тот же год я получил мою шапку чавандоза и выиграл бузкаши трех провинций.

— Ты не любишь никого, кроме себя, — произнес Предшественник мира и протянул свою пиалу Мокки.

— Это неправда, — очень серьезно возразил ему Урос. — Просто, других я люблю еще меньше, чем себя.

Мокки унес прочь поднос, вернулся с ведром воды и, поставив его возле Джехола, выбежал вон. Он боялся, что Урос может спросить его, куда подевалась Серех.

Солнце поднялось над холмом и стояло почти вертикально, но хотя его лучи не давали никакого тепла, пламя костра согревало обоих мужчин. Джехол, который лежал рядом, неожиданно встал и призывно начал тереться ноздрями о лицо Уроса.

— Конь хорошо выспался. Теперь ему хочется идти дальше, — сказал Урос Гуарди Гуеджи, погладив коня. — И мне тоже… Я позову саиса.

Но он медлил. До последней минуты ему хотелось насладиться тем покоем, который все еще был в его душе.

— Подожди немного, — сказал он Джехолу и попытался мягко оттолкнуть его от себя.

Но конь не подчинился и настойчиво заржал. В этот момент Урос услышал глухой, словно издалека доносящийся, лай собак. Он приподнялся. Прислушался.

Только тогда Джехол отошел в сторону. Лай приближался, и Урос отметил про себя, что он был уже не таким, как этим утром. Вместо печального воя, собаки лаяли злобно, враждебно, и странной была манера, с которой они подходили ближе… Не прыгали, не бежали. Словно человеческая рука с силой удерживала их, заставляя приноравливаться к медленному шагу, и время от времени они совсем замолкали, словно опасались выдать себя.

Урос начал лихорадочно соображать. Какие мягкие шаги… А те молчаливые взгляды?.. Он закусил губы. Решение пришло сразу. Собравшись силами, он быстро поднял с земли большой, острый камень, и привязав его к ремням плетки, хлестнул несколько раз по земле, испытывая свое новое оружие. Зажав плеть между зубами, он бросился к узкой расселине, ведущей наружу.