Врывалась буря(Повесть)

Они вывели атамана во двор, поставив в метре от крыльца второго дома. Воробьев выстрелил в воздух и спрятался с Семеновым в сенях, держа Катькова на прицеле. Во втором доме проснулись бандиты, прильнули к окнам.

— Хлопцы! — прохрипел, помолчав, атаман. — Видно, вчера мы отпраздновали не только именины, но и конец нашей вольной жизни. Повязали нас!.. Дом окружен, их поболе вас, да и пулеметы у них теперь. Будь какая надежда, я бы не вышел сюда и не стал бы срамиться. А так, коли сдадимся, вам выйдет поблажка, это ихний комиссар обещает… Все не червей кормить. Оружье скидывайте и стройтесь туточки, супротив меня…

Атаман выдохся, голос у него захрипел, он, облизнув пересохшие губы, оглянулся.

Воробьев молчал, в упор глядя на атамана.

— Что еще?.. — прорычал Катьков.

— Стой! — приказал Егор.

Атаман стоял на теплом весеннем ветерке, закинув голову и открыв рот, точно наслаждаясь первыми запахами весны. Никто не выходил из второго дома. Воробьев уже пожалел, что затеял переговоры, как вдруг дверь бандитского дома с шумом распахнулась и на крыльце появились хлопцы. Через пять минут все двенадцать стояли напротив связанного Катькова, а перед ними в куче валялись винтовки. Воробьев с ребятами вышел из дома, снова выстрелил в воздух, призывая к себе Прихватова. Вскоре прибыл и он, изумленно охая и с восхищением глядя на Егора.

— Егор Гордеич, это прямо как по заказу! — пробормотал он. — Ты прямь эт, как его… Наполеон!

— Но-но! — пресек его Воробьев. — Без намеков!

— Комиссар, обещал ведь! — проговорил, горько усмехнувшись, Катьков.

— Веди в дом! — кивнув на атамана, приказал Егор Семенову.

В горнице Воробьев самолично налил Катькову полстакана, сам влил их ему и даже дал закусить огурцом. Атаман крякнул, похрустел огурцом, порозовел, глаза заблестели.

— Еще одна просьбица, комиссар! Мне бы на двор по-большому, иначе сам понимаешь, — он криво усмехнулся влажным губами, взглянул на Анастасию, сидевшую уже у окна в горнице в кофте и юбке. — И вас в неудобство введу, да и при Настеньке как-то… Ноги хотя бы развяжи, иначе-то как…

— Развяжи! — согласился Егор, дав знак Семенову.

Пока тот развязывал, Егор снова взглянул на катьковскую зазнобу. Бывают бабы, хочешь не хочешь, а морду все равно к ним воротит, глаза так и тянет к их бесовскому огню. Вот и Настя вроде в окно смотрела, а все говорили ради нее, и она была главной во всем, что происходило. Прилип мигом и Егор, ощущая странный озноб по всему телу. Это его злило, а главное, он никак не мог понять, отчего такое происходит. И ведь не сладишь с собой, вот в чем заноза, вздохнул он.

Семенов развязал ноги атамана.

— Своди! — приказал Воробьев. — Да смотри в оба, головой отвечаешь!..

Что тогда случилось с Егором, он до сих пор не понимает. В голове еще вертелась эта глупая фраза: «Уборную проверь!» Но глаза косились на Настю, она сидела притихшая, грустная, точно разом прозрела и поняла, в какую историю влипла. И Воробьев указание такое не дал. Он думал, брать с собой эту двадцатилетнюю статную девку или нет. Брать — значит портить ей всю жизнь, а так она еще могла начать ее по-новому, уехав, конечно, из поселка туда, где ее никто не знал. Знали о ней лишь Миков, Чекалин и Семенов, и Егор мог бы с ними поговорить, объяснить им, почему он так делает, наконец, они могли бы решить этот щекотливый вопрос сообща. Сергеев обязательно заведет дело, припишет соучастие в грабежах, убийствах, а какое у ней соучастие?! Наверняка Катьков и жить с собой ее принудил, вот и выходит, что она кругом пострадавшая…

Егор вздохнул, походил по комнате, сел.

Но и не взять нельзя. А вдруг Катьков или кто другой из бандитов выложит про Настю такое, от чего без нее следствию нельзя никак. Тогда Сергеев отыграется на Егоре всласть. Уже давно меж ними черная кошка пробежала, хоть Воробьев и считается сергеевским выкормышем. А Воробьев такую оказию обязан предусмотреть, на то он и старший оперуполномоченный и вроде как заместитель Сергеева.

Так раздумывал Егор, не зная, как решить сей щекотливый вопрос, как вдруг раздался выстрел, потом еще один и еще, и Воробьев, ошалев, выскочил во двор. Семенов бледный стоял возле уборной, руки у него тряслись, он не мог выговорить ни слова.

— Что?! — вскричал Воробьев, но без семеновских объяснений все тотчас понял: в уборной еще загодя Катьков припрятал нож и наган, а заднюю дверцу сделал съемной. На полу валялись обрезанные веревки. Уборная стояла у леса, из глубины которого доносились теперь выстрелы: за Катьковым гнались Миков и Чекалин. Но сердце у Воробьева тревожно сжалось и не зря: Катьков ушел, ранив Микова…

II