В число его талантов входило виртуозное умение вить из родителей верёвки и вышибать слезу жалости. Немой упрёк в трагически распахнутых глазах ангелочка лишал их сил. Но к страшному этому средству кошмарное дитя на сей раз не прибегло: выслушало приговор без возражений и вроде бы даже не слишком расстроилось.
Такая покорность судьбе выглядела настолько подозрительно, что отец, улучив момент, подобрался к двери — проверить, не затеял ли чего сынок в отместку родителям.
— А то не козлы, что ли?.. — услышал он исполненный боли голос.
Стасик разговаривал сам с собой.
Ларион Космыгин почувствовал угрызение совести и ретировался на цыпочках.
Комнатка была заперта изнутри с помощью табуреточной ножки, продетой в дверную ручку. Двое сидели друг против друга на корточках, по-тюремному.
— А ты кто? — опасливым шёпотом допытывался Стасик.
— Копчёный, — хмуро прозвучало в ответ.
Существо восседало не то по-человечьи, не то по-лягушачьи и напоминало нескольких зверушек сразу. Было в нём что-то и от лохматого, насквозь пропылившегося кота, и от мелкого жесткобородого терьера. Ну и от суслика, само собой. Шерсть — будто у линяющей белки: клок серый, клок рыжий.
— А чо ты Копчёный?
— Дразнят так.
— Кто?
— Другие лешие, — нехотя призналось существо.
— Ты чо, леший? — ошалел Стасик.
— Был.
— А теперь?
— Теперь никто. Сосняк-то сгорел…
— Это не я! — поспешило откреститься кошмарное дитя.
— Да знаю, что не ты… Козлы подожгли какие-то…
— А то не козлы, что ли? — Заключённый осёкся, прислушался. Кажется, за дверью кто-то стоял и тоже прислушивался.
Вздыбив жёсткую шёрстку, леший-погорелец припал к облезлому крашеному полу, готовый в любую секунду порскнуть под кровать или снова обмереть, прикинувшись обломком сосны. Оба ждали, подёргают снаружи ручку двери или не подёргают. Обошлось, не подёргали. Секунду было тихо, потом кто-то, осторожно ступая, удалился.
— Спасибо, — неожиданно буркнул Копчёный.
Стасик моргнул. Давненько не говорили ему ничего подобного.
— Чо спасибо?
Права была величественная Наталья Яковлевна — чокал ангелок и впрямь многовато.
— Спасибо, что выручил… Ну, там, на пустыре…
— А чо я тебя выручил?
— Ну так они ж меня вылили…
В это трудно поверить, но, кажется, дитя устыдилось. Само-то оно с какой целью проникло на пустырь? С такой же точно — суслика вылить!
— А чо б они тебе сделали?
— Да в костёр бы бросили — и все дела!
— Слушай, — сказал Стасик. — А живи здесь у меня!
— Я тебе что, домовой? — окрысился Копчёный.
Голубенькие ангельские глаза (под левым — синячина) восторженно вспыхнули.
— А чо, и домовые тут?
— Нету.
— А чо?
— Какие ж домовые на даче? Вымерзнут за зиму…
Стасик был разочарован.
— Слышь, Копчёный… А чо ты такой маленький?
Тот нахохлился, помрачнел.
— Слыхал, небось, присловье? В траве леший вровень с травой идёт, в лесу — с лесом… А лес сгорел! Вот и хожу теперь… вровень с травой…
— Тогда в саду живи! У нас вон яблоня трёхметровая…
— Без толку, — горестно молвил Копчёный. — Яблоня же! Не ель, не сосна…
За дверью снова послышались шаги, и собеседники метнулись кто куда: Копчёный — под койку, Стасик — к порогу (вынуть ножку из ручки).
— А почему это ты с табуреткой? — не поняла мама. Всполошилась, вспомнила, что честное слово на этот раз с отпрыска взять забыли, оглядела углы, потолок. Никаких признаков подготовки к побегу. Успокоилась, поджала губы. — Пойдём обедать, вояка… Но имей в виду: с участка теперь — ни ногой!
От утаённой на обеде котлеты Копчёный решительно отказался: сами, мол, ешьте горелое. Придумают тоже — мясо на огне палить! Должно быть, питался одними грибами да ягодами.
Выпущенный из карцера Стасик расположился в самом безопасном месте — среди зарослей крапивы за сараем. Родители туда не совались.
— Слушай, давай я тебя в рощу отнесу, — предложил он Копчёному. — Там тополя здоровые…
— Ага! Тополя!.. — огрызнулся погорелец. — Вот в роще-то меня как раз и пришибут…
— Кто?!
— Кто-кто! Ты что ж, думаешь, у неё хозяина нет?
— Тоже леший?
— Тоже…
Оба примолкли, закручинились.
— Стасик, ты где? — вот уже четвёртый раз за последние пятнадцать минут позвала мама.
— Здесь, — безутешным голоском отозвался тот.
Вылез из-за сарая и разорвал сердце матери своим несчастным видом.
— Слышу: притих… — сказала она, чуть ли не оправдываясь. К счастью, заметила спрятанный за спину обломок корня и малость взяла себя в руки. — Опять ты с деревяшкой со своей?
— Нужна, — отрывисто пояснил Стасик.
— Зачем? — удивилась мама.
— Всё равно нужна…
Пожала плечами, ушла в дом. Стасик снова скрылся за сараем. Бережно положенный на землю смолистый обломок шевельнулся, распушился, открыл глаза.
— Знаешь… — поколебавшись, сказал он. — Отнеси-ка ты меня обратно…
— На пустырь?!
— Ну да…
— Чо те там делать?
— Охранять.
— Пустырь охранять? От кого?
— От других леших.
— А чо они?
— Чо-чо! Увидят, что никого, — место моё займут…
— А как охранять? Они ж здоровые! Вровень с лесом…
— Это они в лесу у себя вровень с лесом!..
Громко стукнула калитка.
— Стасик!.. — басовито позвал отец.