Время зимы

Коридор закончился грубой каменной аркой, пройдя в которую, они оказались в просторном квадратном зале: на восток и на запад были двери, у северной стены — гранитные ступени, убегавшие вверх. Раш заметил за ними еще одну дверь.

У восточной двери стояла стража, вся в тяжелых панцирях, с увесистыми топорами у пояса и в шлемах, украшенных короткими рогами. Здоровяки стояли широко расставив ноги и скрестив на груди руки в кольчужных перчатках. Тут увалень в сверкающем нагруднике, повернулся к Рашу.

— Говори по делу, не трепли языком абы что, а если вздумаешь чего худое, — он насупился, — у нас разговор короткий: на пол и голову долой. Раш кивнул. Что-то было в голосе здоровяка, что отбило у него охоту шутить.

Здоровяк толкнул дверь, вошел и остальные последовал за ним. При этом карманник заметил, как проворно, по двое спереди и сзади, северяне взяли его конвоем.

Бегло осмотревшись, Раш испытал легкое разочарование. Он-то рассчитывал, что хоть в тронном зале будет что-то диковинное. Но и здесь стены оставались голыми, полы бугристыми, а воздух чадили бесчисленные факелы. Скамьи жались к стенам вдоль зала. У противоположной от двери стороны, лежал массивный пьедестал молочно-белого мрамора о трех ступенях. Трон, что стоял на нем, выточили из того же камня. Высокую, совершенно прямую спинку, украшала рунная резьба. Массивные подлокотники оканчивались медвежьими лапами, с когтями из черного обсидиана.

По обе стороны трона стояла стража, одетая так, как и те двое, что стерегли вход. А на троне сидел Конунг — могучий, как старое, закаленное непогодой дерево. Раш никак не мог понять, сколько же лет минуло владыке Северных земель. Его голова была тщательно выбрита, бороду едва тронула седина, лица не коснулись морщины, но в глазах, серых, как штормовое небо, читалась буря. Лоб перехватывала тяжелая тиара выбеленного серебра, каждая косица в бороде заканчивалась серебряным же кольцом. На Конунге не было ни кольчуги, ни доспех, только льняная рубашка, штаны из дубленной светлой кожи и длинная туника, скроенная из меха белого медведя.

Рашу вдруг отчаянно захотелось оказаться в другом месте. Владыка Артума глядел на него так, будто уже подписал чужестранцу смертный приговор и лишь чудо заставит его раздумать.

В тронном зале был и Эрик: шамаи стоял чуть в стороне от трона и встретил Раша холодно, будто видел впервые. Раш не стал гадать, ночевал ли шамаи в замке или его тоже пригласили.

Еще в зале было двое — брюхатый, плешивый мужчина, и высокий лысый бородач с рассеченной нижней губой. Брюхатый уставился на Раша жалящим взглядом, заложил руки за спину, выпятив живот, и улыбнулся.

— Я привел чужестранца, владыка, — объявил здоровяк в нагруднике. — Только он на северном-то и говорить толком не умеет, и понимает плохо.

Человек на троне велел подойти ближе, конвоиры за спинами Раша подтолкнули карманника вперед. Когда он поравнялся с бородачом, тот остановил его ладонью.

— Назови себя, — приказал Конунг. Его общая речь была не в пример лучше той, которую доводилось слышать Рашу здесь, в Аруме. Даже Хани куда отвратнее путала ударения.

— Раш, — отозвался карманник. Человек на троне ждал.

— Назови свое полное имя, — поторопил Раша «сверкающий нагрудник».

— Я сказал имя, которым зовусь, другого нет. Я человек простой, мне длинные титулы не по плечу.

Здоровяк в нагруднике потянулся, чтоб затрещиной поучить гостя вежливости, но Конунг остановил его.

— Ты мне больше не нужен. Берн присмотрит за мной.

— Как тебе угодно, владыка, — покорился тот и покинул тронный зал. Четверка стражников последовала за ним.

Северянин с рассеченной губой шагнул ближе к трону, положив ладони на топорище секиры, что держалась его пояса. Наверное, он и есть Берн, сообразил карманник.

— А теперь рассказывай, все, что видел, — велел Конунг.

И Раш исполнил его приказ. Слово в слово, то, что видел. Идя по тропе воспоминаний, он поймал себя на мысли, что минувшие события кажутся ему такими же далекими, как и дни детства. А Арэн, Миэ и темнокожий жрец — потерянным эхом где-то в далеких-далеких землях. Сколько времени минуло с той ночи, когда они с девчонкой удирали из Яркии? Он сбился со счету.

Когда Раш закончил, брюхатый переложил ладони на живот, но лицо его сохранило все ту же странную улыбку, за которой карманник не мог угадать ничего, кроме гадостного ощущения, будто его высмеивают.

— Шараши не могли пройти незамеченными так далеко на юг, — наконец, сказал толстяк. Щеки его раздувались, а живот дрожал, будто студень. — Я бы не стал верить чужестранцу, владыка. Мы видим его первый раз. И почтенный шамаи предупреждал тебя, что его нашли в логове браконьеров.

Раш даже не удивился. Подумал только, что не отказался бы услышать собственными ушами, что еще наплел пес.