Время зимы

— Гляди, нет у меня больше ничего. — Хани показала глазам-бусинам порожний мешочек. Ее собственный дорожный мешок был пустым, в нем остался лишь хлеб да немного соленой оленины, но птица все равно не стала бы этого есть.

Птенец повертел головой, недовольный, но, будто поняв, что криком больше ничего не добиться, встопорщил жидкие перья и сунул голову под крыло.

Мысли в голове Хани путались, а веки сделались тяжелыми. Усталость гналась за нею с самой Яркии, настигла жертву и не желала отступать. Северянка еще какое-то время боролась с собой, гнала сон прочь, заставляя себя помнить об обещании. Но дремота обняла как ласковая мать, убаюкала беззвучной колыбельной. Хани сложила руки на столе, прижалась к ним лбом, давая себе обещание лишь немного полежать с закрытыми глазами. И тут же уснула.

Проснулась она от шума отворившейся двери. Дремота еще стояла в глазах, но даже сквозь пелену Хани различила лица фергайры Фоиры и фергайры Дрии.

— Пойдем, файари, — голос Дрии был строгим, холодным.

Хани всегда казалось, что эта женщина невзлюбила ее с первого взгляда, еще прошлой весной. Хоть фергайра наставляла ее и многому научила, северянка видела в глазах Дрии радость, когда покидала Белый шпиль.

— Поторопись, девочка, ради всех богов, — прикрикнула Фоира, неодобрительно глядя, как сонная гостья пытается взвалить на спину меховую суму.

Хани молчала. Она догадывалась, куда ее отведут. Поэтому даже не удивилась, когда, преодолев много этажей вверх по лестнице, фергайры завели ее в укутанный полумраком зал. Центром ему служила жаровня в виде когтистой руки, вот-вот готовой стиснуться в кулак. На углях плясало пламя, от которого по стенам разбегались бесформенные туманы.

Хани насчитала десяток и еще семеро сестер. Почти всех Хани помнила, не нашла лишь нескольких, на чьи места пришли фергайры, которых она видела впервые. Все они стояли кругом жаровни, храня на лицах задумчивость, а в стенах тишину. Фоира, следовавшая за ней, приняла суму с птенцом, чьи-то руки забрали вещевой мешок. Кто-то поднес травяное питье. Хани опорожнила чашу в несколько глотков и сразу почувствовала головокружение. Земля ушла из под ног так быстро, что северянка не успела понять как оказалась на полу, рядом с пышущей жаром железной рукой.

А потом свет от пламени полоснул по глазам, и мир потерялся где-то за стеною огня…

***

Раш подпирал спиною стену тесной комнатушки в какой-то лачуге, куда его определили дожидаться часа, когда Конунг решит говорить с ним. Шамаи увели как только только их пустили за замковую стену. Впрочем, это было едва ли не единственное приятное событие за все путешествие из Яркии. Хмурый увалень смотрел на него так, будто раздумывал, не пустить ли зверя в себе на волю, чтоб тот полакомился человечиной. Поэтому, избавившись от его компании и запаха псины заодно, Раш вздохнул с облегчением.

Замок Конунга, который все звали не иначе, как Браёрон, что означало Медвежье логово, вырос перед ними черной каменной громадиной. Стены его были так искусно замурованы в скалу, что могло даже показаться, будто сама природа дала в горе пристанище владыке Северных земель. Сначала Рашу показалось, что Браёрон будто бы был игрушкой в руках ребенка — башни, огромные и маленькие, толстые и тонкие, торчали из каждого уступа, расползаясь вширь на несколько миль. Остроконечные пики на обледенелых крышах ловили облака. Раш не видел окон, заменой им стали крохотные зарешеченные отверстия. Несколько гребней замковых стен, между которыми присели квадратные башенки для патруля, неровными волнами соединяли западную и восточную часть Браёрона, и соединяли их с основной трехголовой цитаделью. Черный, как ночь, трезубец, будто бы грозил самим небесам. Ветер трепел над трезубцем знамя Артума: темно-синее звездное небо, с восьмиконечной белой звездой по центру.

Раша завели в один из домов во внутреннем дворе и велели ждать. Скоро прибежал заспанный пацаненок, раскланялся, поставил на стол плошку с куском мяса на кости, парой мелких картофелин и ломтем хлеба. Потом убежал и вернулся с кувшином, и снова скрылся в дверях. Глядя на скудное угощение, Раш не без завести решил, что шамаи-то наверняка приготовили более достойный ужин.

Раш прислушался — где-то невдалеке послышался крик петуха, которым шпороногий страж приветствовал рассвет. Надо же, про себя ворчал Раш, безуспешно пытаясь прожевать холодный и жесткий кусок телятины, была ли печаль торопиться, видать, северяне и зад не почешут, пока не засвербит. Проглотив так и не разжеванное мясо, бросил остаток в миску и потянулся за кувшином, в котором оказалось молоко, тоже холодное. Раш заставил себя сделать глоток, пробуя на вкус. За время пути прокисшая козья дрянь ему порядком надоела, к тому ж от нее крутило живот. Молоко оказалось сладким, и Раш сам не заметил, как наполовину опорожнил кувшин.