Время зимы

Во внутреннем дворе Браёрона толпился народ: огромные, как каменные идолы, северяне шумели, обмениваясь крепкими словами под дружный хохот сородичей. Солнце, что изрешетило утренний туман, скользило по броням северян. Выверны, росомахи, горделивые орлы — Раш перестал различать зверей, что угнездились в железе доспехов и щитов. Карманник выискивал взглядом фергайру. В толпе мелькнул Эрик-волк, рядом — его брат. Карманник сжал челюсти, пожелав им провалиться к Гартису.

— Мы чтим шамаи, — сказал Берн так, чтоб слышал только Раш. — Только этот сдается мне бешеным псом, а не благородным волком.

— Мне тоже, — охотно согласился Раш.

Во дворе они остались верхом, как и все остальные северяне. Наверное то и были вожди, о которых говорил Конунг — все с лысыми черепами, с тонкими насечками шрамов на скулах и бровях. И все выпячивали вперед себя бороды, будто знамена, которых Раш так и не разглядел.

— Фергайра! Почтение северной колдунье! — выкрикнул кто-то, и все повернулись в сторону ворот.

Раш пожалел, что северяне пренебрегают стременами, потому что за горой спин бородачей, он не стразу разглядел ту, что Торхейм велел лишить жизни. Только северяне расступились, образуя проход для фергайры, карманник увидел свою жертву.

Под колдуньей была белоснежная лошадка, с тонкими серыми рогами. Через спину жеребицы лежал отрез шкуры белого медведя, опоясанный тремя парами ремней. Кобыла шла послушно, ее длинная грива курчавилась, точно дорогое руно, ноги, мохнатые от колен, чеканили камень новыми подковами.

А всадницей была девчонка-северянка, Хани, Говорящая с призраками.

Раш сглотнул. Голова загудела растревоженным пчелиным ульем. Он не сразу расслышал ее слова, когда девушка поравнялась с ними и поприветствовала улыбкой.

— Спасибо за подарок, Берн. — Хани потрепала жеребицу по голове.

Раш понял, что только ради него она говорила на общей речи, отдавая уважение чужестранцу.

— Животному, достойному колдуньи Севера, не должно застаиваться в стойле воина, — как-то слишком степенно, на общем, отвечал северянин. — Это сын, мой, Фьёрн, — Берн указал на парня, что был вместе с ним. Молодой северянин склонил голову и попросил благословения, на что Хани ответила вереницей слов на северном наречии.

Девушка будто нарочно избегала смотреть на Раша, но карманник был даже рад этому. Ему казалось, что стоит их взглядам встретиться — и Хани сразу все поймет. Кто знает, что она теперь такое — осталась ли трусливой девчонкой или стала одной из старух белых ворон, при виде которых северяне умолкали. Насмешкою какого бога стал такой оборот, гадал Раш, когда девчонка отъехала, приветствуя остальных вождей. Он мог представить, как засадит кинжал в спину какой-нибудь сморщенной старушенции, допускал, что свернет шею или придушит. И, хоть мысли эти вызывали отвращение, Раш готов был запачкаться, чтобы выкупить собственную жизнь, а заодно наполнить оскудевшую мошну монетой. Но колдуньей оказалась девчонка. Сколько она говорила ей лет? Пятнадцать? Шестнадцать? Разглядывая спину в белом меховом одеянии, Раш вспомнил, как они коротали заснеженные степи несколько дней подряд, вдвоем. Почти не разговаривали, грелись скудным огнем и делили пищу. Хани не нравилась ему: она предпочитала отмалчиваться, если он первым не поддергивал девчонку, та могла молчать часами напролет. Свою ненормальную кобылу и облезлую курицу северянка чаще баловала разговорами, чем его. И, когда пути их разошлись, — тогда Раш еще не знал, что ненадолго, — карманник почувствовал облегчение.

Но Раш не мог представить, как убьет ее. Может теперь северянка стала другой, но он не хотел становится тем, кто отправит ее к Гартису. Он даже не хотел представлять ее мертвой. "Харстов зад!" — про себя выругался карманник. Да она же всего лишь ребенок! Некстати вспомнился и утыканный стрелами Рок, и тела мальчишек, которые обороняли Яркию наравне со-взрослыми.

А еще он вспомнил, как дернулся, когда решил, что это ей, молчаливой угрюмой северянке, хотят снести голову на каменном помосте.

Вожди зашумели, приветствуя владыку Северных земель. Голоса их громыхали, распугав все тяжелые думы Раша. Конунг проехал под поднятой замковой решеткой и ответил своим людям громким выкриком. Даже скудных знаний Раша хватило, чтоб понять — он желал всем славного рассвета. Карманник проследил за Хани, которая уже подвела лошадь к Конунгу. Мужчина спешился, двое мальчишек, что бежали в хвосте его лошади, простелили отрез шкуры, на которую Торхейм преклонил колени. Дождавшись тишины, Хани благословила его. Молитва длилась долго, но ни один звук не прервал девчонку. Рашу показалось, что даже солнце затихло, перестав баловаться солнечными зайчиками.

А еще его глодала мысль о той несчастной, которой сняли голову. Когда Хани подняла лицо к небу, Рашу пришлось сморгнуть, что избавится от назойливого наваждения.