Время возвращать долги

— Конечно, не будешь, — обращаясь к ней, как к маленькому ребенку, улыбнулся Кир. — Ты же спишь со мной, — он замолчал многозначительно и гаденько улыбнулся: — и еще с кучей мужиков! — Сам же хохотнул своей шутке.

А через какую-то секунду выражение его лица снова резко изменилось, отчего Олесе стало страшно.

— Надо будет, будешь спать и с ним, и с его другом, — мрачно процедил он, чуть подавшись к ней, — и с любым, с кем я скажу! — Он облизал губы, обдав Олесю презрительным взглядом, и продолжил, как ни в чем не бывало: — А сейчас слушай. Сблизишься с этим Крестом так, чтобы он мог доверять тебе все свои секреты, словно священнику на исповеди. Пусть чувствует в тебе единственную родную душу, которая его понимает. Потом сама попросишь его, чтобы с друзьями познакомил, типа, хочешь узнать его лучше. Будешь слушать все их разговоры.

— Зачем? — спросила Олеся дрожащим голосом.

— Затем, чтобы все рассказывать мне, — снова улыбнулся опер, отчего мороз пробрал по коже.

— Но…

— Я уже говорил, что ты задаешь слишком много вопросов, — покачал головой опер. — Будешь хорошей девочкой, и все у тебя и у твоей дочери будет хорошо.

Он завел мотор и, развернувшись, направил машину обратно к дому Олеси. Те несколько минут, что они ехали, никто из них не проронил больше ни слова. Олеся пыталась привести в порядок мысли и, сама не замечая, теребила в руках фотографию. Смотрела на нее невидящим взглядом и ничего не видела. Глаза будто заволокло туманом. Опер же, думая, что она старательно изучает фото, довольно улыбался, изредка искоса поглядывая на нее. Прежде чем разблокировать дверь, он забрал фотку.

— Все поняла?

Олеся лишь едва заметно кивнула, еще не до конца осознавая, на что согласилась.

Глава 17

Ночь для Олеси выдалась бессонная. Или организм уже привык бодрствовать, когда все обычные люди спят, или же задание Кира и все связанные с ним возможные последствия не дали ей сомкнуть глаз. Несмотря на то, что она искренне считала, что только собственная глупость привела ее к той жизни, которой она жила сейчас, она все же была не дурой и понимала, что игры с Киром были опасны и могли создать ей кучу проблем. Он хотел запустить ее между жерновами разборок криминала с полицией и в последнюю очередь думал о ней и о Насте. Скорее, он жаждал звездочек на погонах. Какое ему дело до какой-то одинокой проститутки с малолетней дочерью на руках? Начни она упираться — по стенке размажет и не заметит.

На фоне этих событий ее даже перестал тревожить и беспокоить тот факт, что под одной крышей с ними теперь будет жить преступник. Женя… Она повторила это имя вслух и прислушалась к его звучанию. В предутренней тиши оно шелестело, как нежная листва на ветру. Женя… Осужденный по ее статье преступник.

Хотя какой он преступник? За последние дни она поняла, что, возможно, он — наоборот, самый добрый и отзывчивый человек на свете, а вот те, с кем она вынуждена общаться «по работе», кто просто ходит мимо нее на улице, отнюдь не такие безобидные люди, какими кажутся.

Олеся резко села в кровати. В доме стояла абсолютная тишина, даже Зефир беззвучно посапывал в ногах у Насти. Убедившись, что дочь крепко спит, Олеся накинула на плечи халатик и осторожно, стараясь не скрипеть на деревянной лестнице, спустилась на первый этаж. Там, в ее комнате, на ее постели спал Женя.

Его лицо было расслабленно, с него сошла маска напряжения и тщательно скрываемой болезненности от малейшего движения, и стало отчетливо заметно, что он совсем еще молод. Моложе нее. Это днем на него как будто наваливались прожитые годы и тяжелый жизненный опыт, и он казался гораздо старше. Старше, жестче, грубее, хотя вся эта грубость и жесткость слетали с него, как только он заговаривал с Настей. Его взгляд становился мягче, и губы растягивались в доброй улыбке.

И еще одну вещь заметила Олеся. Обычно ее раздражал вид обнаженного мужского тела, даже голый торс вызывал глухое недовольство, заставляя поскорее закрывать глаза, якобы от удовольствия. Сейчас же, глядя на спящего парня, лишь наполовину укрытого одеялом, Олеся ничего не чувствовала. Ничего по обыкновению неприятного или отталкивающего.

Кинув еще один взгляд на Креста, Олеся пошла будить дочь. Ей очень хотелось узнать у Насти кое-что насчет их гостя.

— Настюш, а когда вы с Женей гуляли, — спрашивала она, расчесывая дочь перед зеркалом, — о чем вы разговаривали? Что он тебе говорил?

— Ну-у, — девочка закатила глазки, вспоминая их прогулку с Женей и Зефиром, — он мне рассказывал, как сам учился в школе, чуть-чуть про свою работу. А, — вспомнила она, — еще он про тебя спрашивал, про твою работу.

— И что ты рассказала? — осторожно поинтересовалась Олеся. Нет, она была, конечно, уверена, что Настя не знает про род ее деятельности, но мало ли что…

— Я просто сказала, что ты очень устаешь, и все, мамочка, — она расплылась в улыбке и неожиданно добавила: — и я попросила Женю помочь тебе.

— Настя, — серьезно глядя на дочь, тихо сказала Олеся: — никогда не рассказывай посторонним людям про семью и про себя.