Время воздаяния

Говорила она спокойным будничным тоном, беззаботно, почти весело, но, глядя на ее склоненную - в погоне за убегающими складками на чулках - спину, я снова подумал, что весь вид ее, сидящей и поправляющей чулки, здесь, на неубранной постели в просто обставленной спальне самой обыкновенной квартиры на столичной окраине, нисколько не был будничным - они не связывались совершенно, абсолютно, как будто взъерошенная от осенней сырости ворона, разбив клювом стекло, залетела сюда и уселась, роняя капли с мокрых перьев и оставляя на простынях грязные следы когтистых лап. Я снова почувствовал, что конечно же знаю ее - ибо есть непередаваемая словами, но совершенно отчетливая разница в ощущениях от присутствия совершенно незнакомого, чужого человека и человека - пусть смутно, пусть когда–то давно, но - знакомого. Мне думалось, что она выглядела бы естественно в каком–нибудь цыганском таборе, ночью, у костра, но - в одиночестве, как мне казалось, в таборе невозможном; значит, что–то вроде семьи степных кочевников - жена, или, скорее, дочь вышла поздним вечером из шатра - но когда, при каких обстоятельствах я мог встречать ее? Или это мои ушедшие в прошлое фантазии обрели уже для меня большую реальность, чем действительные события моей богатой ими жизни - вследствие болезни? или, скажем, невоздержанности? И встретил я ее где–нибудь там, в колониальной миссии: может, работала она там так же, как и я - по найму, мы сошлись, как это часто бывает в таких случаях, без особой любви, просто от одиночества, в отсутствие выбора, но - привыкли друг к другу, вместе вернулись назад, потом переехали сюда…

Почувствовав мой взгляд, она сначала замерла и несколько времени - пока я предавался своим размышлениям - сидела в напряженной позе, опершись руками на край постели; затем повернула голову ко мне: взгляд ее уже не был ни беззаботным, ни будничным - она смотрела на меня так, будто чего–то ждала.

— Рассказывай, — вздохнул я.

      

Время, верно служащее для всех твердой и прямой дорогою, перестало держать меня на своей каменистой спине, покрытой пылью веков - я утопал в нем, будто в зыбучем песке, проваливался сквозь него, оказываясь неожиданно для себя то в одном, то в другом пласте его бесконечной толщи, и вместе с наползающими на меня одновременно с разных сторон пластами времени менялись и декорации реальности - или того, что мы принимаем за нее.

Ну - разумеется: не было никаких колоний - вернее, были, только во времена, когда я ходил дорогами тех краев, здесь, на этом самом месте - где стоит дом, в котором теперь сидели мы на противоположных краях неубранной с ночи постели, спиной друг к другу - шумели дикие леса, и даже следов человеческих было еще тогда не найти меж вековых деревьев и на песчаных отмелях тихо бормочущих никем покуда не слышимые сказки ручьев - около трех тысяч лет назад. Я слушал Лили - другого ее имени я все равно не знал - и рассказы ее мешались с моими воспоминаниями - действительными и - как оказалось - мнимыми; я узнавал от нее о наших с нею встречах, и узнавал ее в своих, казавшихся мне бредом сновидениях, - такою, какой она была тогда. Я вспомнил ее лицо, освещенное пламенем придорожного костра - с черными, будто покрытыми запекшейся кровью устами, просившими у меня тогда помощи, а затем бессовестно обманувшими - возможно, чтобы спасти от чего–то себя, или меня: возможно от чего–то преждевременного, исправить свою торопливость, или какую–то оплошность. А может быть, просто поняла она тогда, что ничем, ничем уже не смогу я помочь ни ей, ни ей подобным - просто не пойму ее, косный мой ум не вместит того, что она хотела поведать мне; а может, увидела просто, что видимое могущество мое - уже подходило к концу, что уже иссякала понемногу данная мне и, быть может, небережливо растраченная сила, что уже истекало время, отведенное мне для моего служения, и тот, кто более меня, уже готовился явиться в мире мне на смену, а может, и чтобы поправить то, что я сделал не так, неправильно, или недостаточно - чтобы дать верное направление и указать новый верный путь… К чему только? — Этого я теперь уже не мог сказать, хотя в нынешней своей жизни знал это хорошо: годами мне вколачивали в голову перевранные - случайно или намеренно - и тем умерщвленные слова древних книг, годами ходил я в храм его, где пел ему хвалу, не зная, не помня - кому возношу я ее, и не чувствуя в душе подлинной благодарности или любви… Любить… — этим многие века я увлекал людские сердца, готовя их для его прихода, а теперь, когда пришел он и незримо воцарился в них - сам я потерял этот живой огонь, которым был наполнен, остались внутри только мертвый холод, да пустота, да чудом сохранившаяся горстка отсыревшей золы, как в топке старой и ржавой чугунной печки, давно выброшенной на свалку…

— Не сам, — прервала меня Лили.

— Что?