Время воздаяния

Я и раньше видел людей и даже очень много людей, большие толпы: они окружали мое исполинское каменное тело и поклонялись мне, или проходили мимо стройными рядами, все увешанные какими — то железками, или просто сновали взад — вперед по своим делам, не обращая на меня внимания. Но никогда еще я не видел их так близко — я всегда был высоко над ними, а тут оказался лицом к лицу, глаза — в глаза… Их было двое: худой мужчина, нестарый еще, но уже поживший, в полосатом, как, вероятно, требовали обычаи его народа, красно — зеленом платье, небогатом и уже изрядно выцветшем; с ним — женщина, вся какая — то слишком темная даже для обожженных с самого рождения горячим солнцем жителей пустыни; даже одежда на ней, бедная и ветхая, была совсем черной. По смертельно — даже в блеклом рассветном сумраке заметно — побледневшему лицу мужчины я вдруг понял, что представляю для них какое — то страшилище; я остановился, не зная, что делать дальше. Мне не было особенного дела до их страха, но и пугать их понапрасну тоже было ни к чему. Так я просто стоял и смотрел на них, а потом, догадавшись, опустил взгляд вниз, им под ноги, чтобы пугать меньше. Но мужчина все равно упал на колени и стал что — то бормотать на своем непонятном для меня языке — я никогда не интересовался тем, что могут говорить между собою люди; он что — то горячо говорил и протягивал мне какие — то предметы, затем вдруг замолчал, побросал все вещи на песок и бросился прочь, схватив женщину за руку и увлекая ее за собою; они довольно быстро скрылись из виду, завернув за невысокую песчаную гряду, заросшую какой — то колючкой. Я вдруг подумал, что пока они находились рядом, женщина не только не упала на колени, как ее спутник, но, казалось, даже и не была слишком напугана: на меня повеяло, пожалуй, не страхом — скорее каким — то равнодушным любопытством.

Вспыхнуло, словно подожженное, рассветное солнце, песок раскрасился пурпурными и лилово — черными полосами. Стало хорошо видно оставленное лежать на песке: какой — то человеческий скарб, одежда, вероятно, оружие, а может, и что — то другое — металлическое: я не слишком хорошо разбирался в этом тогда. Среди прочего я увидел округлый предмет, поймавший на себя луч быстро поднимающегося светила — я подошел и поднял его: это был кусок металла овальной формы, настолько тщательно отполированный, что в нем отражалось небо с редкими, уже исчезающими звездами. Я поднял его выше и заглянул в него.

Так я впервые увидел свое лицо. Или… вернее будет сказать — одно из своих лиц, или свой образ, мне трудно определить это точно. Было ли мое каменное тело, которое я обрел, сам не помня, когда, и связанный с ним образ — моим? Или тот, что был до него — был у меня, когда я еще питался верблюжьим молоком? Или тогда вообще никакого образа у меня не было? А что же тогда было? Я поразмыслил над этими предметами несколько времени, но затем все же снова сосредоточился на созерцании того, что видел теперь.

Вполне человеческое — насколько я мог судить — лицо, только с очень светлой кожей; черты — необычные для обитателей тех краев, но, похоже, не вызывающие отвращения — прямой нос, широкие скулы, крепко сжатые губы. Очень светлые — тоже необычные для здешних людей — глаза, будто наполненные прозрачным льдом. Светлые волосы… Мда, тем не менее, на местных жителей все это должно производить пугающее впечатление, — подумал я. И бросил ненужный мне более кусок металла в песок.

К этому времени стало уже совсем светло, хотя еще не очень жарко; я глянул вниз и увидел совершенно также человеческое, только светлокожее, тело, крепкие руки… живот… ноги, увязшие в песке… Я вспомнил, что людям всегда было свойственно прикрывать свое тело одеждой — я видел это раньше; я еще поразмыслил и решил поступить так же — в конце концов вид мой и без того был странен, а сталкиваться постоянно с изумлением, страхом и всеми последствиями страха и изумления людей мне показалось неразумным. Я выбрал из кучи тряпья, что — то, что смог накрутить на себя на манер — как мне казалось — того, как это делали виденные мною люди, и отправился дальше.