Время верить в чудеса

Что такое? Все дома, и никто вроде на улицу не собирался!

Иринка выскочила в коридор.

Аленка в больших летних сапогах, в длинном отцовском плаще и с сачком стояла около двери и безуспешно пыталась ее открыть — тугая ручка не поддавалась. Услышав шаги сестры, малышка вздрогнула и медленно осела на придверный коврик.

— Не надо Вадика, — тихо заплакала Аленка. — Я сама пойду.

Ага, так это она, значит, в лес собралась… А в сачок, видимо, грибы и головы убитых волков складывать…

— Поздно, — жестко отрезала Иринка. — Съели уже твоего Вадика. Можешь раздеваться.

Тут Аленка заорала в голос. На ее трубный рев вышел папа, и девочка ткнулась головой ему в живот. Всхлипывая и глотая слова, она стала рассказывать про лес и бандитов. Но папа не слушал ее. Гладил Аленку по голове, но смотрел на Иринку.

— Что ж вы мирно-то не живете? — грустно покачал он головой. Сейчас все в нем было печальным — и большие добрые глаза в сеточке морщин, и опущенные плечи под спортивной курткой. И даже ноги в тапочках выражали полное разочарование.

— Чего не мирно? Очень даже мирно! — Иринка втихаря сбоку показала сестре кулак. — Она сама куда-то намылилась. А я говорила, что бабочки еще не проснулись.

Папа вынул из скрюченных Аленкиных пальцев сачок, стянул с плеч младшей дочери ненужный плащ.

— Есть такая сказка… — начал папа и повел Аленку в комнату.

Иринка тяжело потопала следом. Нет, все-таки младшая сестра хуже цунами!

— Сказка про Крошку Енота, — говорил между тем папа, усаживая обмякшую от треволнений сегодняшнего дня Аленку на кровать. — Мама Енотиха послала Крошку Енота за осокой. Он пошел к пруду и по дороге встретил Обезьянку. Она предупредила Крошку Енота, что надо опасаться Того, кто сидит в пруду. И Крошка Енот испугался. Он стал корчить незнакомцу в пруду рожи, грозить палкой и камнем. Тот, кто сидит в пруду, тоже корчил ему рожи, грозил палкой и камнем. Испуганный Крошка Енот побежал домой. И тогда мама посоветовала сыну снова пойти на пруд, но не брать с собой камень или палку, а просто улыбнуться.

Папа накрыл Аленку одеялом и поцеловал в лоб. А потом повернулся к старшей дочери:

— Ирина, мне кажется, ты просто не умеешь улыбаться людям. И любить их.

— Чего это я не умею? — фыркнула Иринка. — Я всех люблю. И тебя тоже!

Ей вдруг стало остро завидно, что Аленке досталось столько ласки, и она кинулась к папе на шею.

— Подлиза! — Иринке достался поцелуй в нос. — Любить надо учиться.

— Зачем учиться? — отмахнулась Иринка. — Любить все умеют. Это же как дышать!

— Даже дышать кое у кого получается не сразу. — Папа ткнул дочку пальцем в подбородок. — Ко многим умение любить приходит со временем. Но кому-то надо тренироваться заранее.

Иринке тренироваться не надо было, она и так знала, что значит любить — это значит смотреть, не отрывая глаз, ходить везде вместе, созваниваться и иметь общих друзей. В список еще что-то вполне могло поместиться, только с ходу ничего не придумывалось.

— И что надо делать? — спросила она на всякий случай. Сама-то знала точно, кому следует умение любить еще тренировать и тренировать — Пантелеевой.

— Начни за кем-нибудь ухаживать.

— За Ленкой, что ли? — фыркнула Иринка, косясь на непривычно тихую сестру. — У нее, кстати, юбка порвалась, и я ее заколола. А собаку вы мне заводить не разрешаете. Я бы ее заухаживала…

— Чего уж так сразу на других переходить? Начни с себя. — Папа оглядел их небольшую, заваленную вещами комнату. — Вон, цветы свои полей. А то они уже и не помнят, когда последний раз лейку видели.

Вслед с папой Иринка посмотрела на подоконник. Там доживали свои скорбные дни две фиалки, декабрист и почти совсем облетевший ванька-мокрый, он же бальзамин.

— А чего они, — сразу перешла в глухую оборону Иринка, — чуть что — сразу вянут.

— Люди тоже вянут, когда на них не обращают внимания. А любовь тем более, — туманно добавил папа и вышел из комнаты, потушив свет.

Пока они разговаривали, Аленка уснула.

Иринка перебралась за письменный стол, включила настольную лампу. С высокого куста ваньки-мокрого слетел очередной увядший листок.

Значит, ухаживать, говорите?

Иринка сбегала на кухню, набрала полную чашку воды и щедро ливанула под корень бальзамину. Вода, смешавшись с сухой землей, полилась через край в поддон, оттуда на подоконник. Иринка изучила пустое дно чашки, глянула на скукожившиеся фиалки. Еще раз бежать на кухню было лень.

— В следующий раз, — пробормотала она, переворачивая над цветочным горшком пустую чашку. С края упала одинокая капля и затерялась в пушистых листиках.

А тем временем в голове у Иришки уже созрел план по «ухаживанию» за Атосом.

С минуту она грела в руке телефонную трубку. Просто так Смехову Иринка еще не звонила, поэтому немного волновалась. Но раз уж она решилась, то отступать некуда.

— Привет, Матвей! — выпалила она быстрым речитативом. — Как там твой бокс поживает?

— Нашла сестру? — Казалось, что Атос не услышал Иринкиного приветствия.

— Она и не терялась, — все еще пыталась сохранить бодрый настрой Сапожкина. — Мы договорились с ней встретиться дома. Она уже давно спит.