Время тяжелых ботинок

– Брось ты, Вайк! Я на этом дефолте собираюсь не упасть, а подняться – да так, что с земли меня можно будет рассмотреть только в хороший бинокль.

– Красиво вы, русские, умеете говорить. Ладно, желаю удачи. Расскажешь потом, как тебе это удалось.

Вайк был русским. И учился в Ташкентском университете. Только в то время об этом знал только он сам да ещё двое-трое, пусть земля им будет пухом.

До Рима долетели на самолёте Вайка, до Осло – через Париж – рейсом немецкой авиакомпании.

Трёхдневный VIP-тур по фьордам Норвегии был сказкой даже для повидавшего мир Желвака.

В мелководных заливах с крутыми скалистыми берегами было разбросано множество небольших каменистых островов. Скалы у берегов были так живописны, что глаз цивилизованного человека, «замыленный» экраном телевизора, отказывался верить в реальность картины, сердце замирало от неземной красоты. При каждом порыве небольшого ветра оттенок воды менялся, а значит, меняли цвет и каменные острова. Если к этому добавить изменение ракурса картин, связанного с движением катера, то можно понять, почему Ликуше, детство которой прошло в русских субтропиках, то и дело хотелось петь и плакать – одновременно.

– Я видел всё, – сказал Желвак. – И красивее только Шантарские острова в Охотском море, – это наш Хабаровский край.

Они прошли на катере по самому длинному в мире фьорду.

Ночевали в гостинице прямо на одном из скалистых островов. Пили дорогой коньяк, сидели в креслах у самой воды, молчали и только слушали, как в темноте плещется рыба и фыркает морской котик.

В самолёте Торонто – Осло – Москва Желвак спросил:

– Как там? Я опять забыл…

– Фьорды изобилуют шхерами, а шхеры изрезаны фьордами, – сказала Ликуша сначала по-норвежски, а потом и по-русски.

– Фьорды – это что?

– Вода.

– А шхеры?

– Острова.

– Ну, и память у тебя, девочка! Учиться тебе надо. Вот, погоди, разгребусь с делами. Куда хочешь – в Оксфорд или эту, как её… СОНБОРУ?

– Сорбонну. Я бы лучше в ПТУ пошла, на штукатура – так вы ж не пустите, – грустно сказала Ликуша. – Или вот ещё: всю жизнь мечтала работать на почте, мне так нравится запах сургуча.

– А как у тебя дела с Кинжалом? – Желвак и так знал всё, что было нужно, однако привык действовать по принципу: доверяй, но проверяй. Скажет Ликуша правду или начнёт юлить? Приказа укладывать Кинжала в постель ей никто не отдавал.

В ответ он получил такой энергетический удар, что чуть не вылетел из кресла.

– Можешь не отвечать, дочка, я не настаиваю.

С эмоциями Ликуша справилась:

– Дядя Серёжа, он играет со мной, как кошка с мышкой. А я его, гада, люблю.

Весь остаток пути они молчали; каждый думал о своём.

17

Ежедневно, по вечерам, Кинжал передавал шефу полстранички печатного текста – с информацией об экономическом и финансовом положении в стране.

Это были только факты – без всякого анализа и комментариев.

Чувствовалось: вот-вот…

Второй час слушал Желвак доклад своего заместителя по безопасности Алекса.

Картина жизни Алёны Евгеньевны Уробовой складывалась из множества мелочей и деталей, которые вполне логично лепились одна к другой. Вырисовывалась тяжёлая жизнь невезучей страстной женщины. Она разоряла гнёзда, уводила чужих мужей. Бог наказал её болезнью сына. Родители ушли из жизни один за другим ещё лет десять назад.

По всему было видно, что самыми счастливыми были последние пять, когда она была с Желваком. В доказательство Шеремет отыскал её письма подруге в Мурманск. А письмо – это серьёзный документ. Там, кроме почерка, есть ещё штемпели на конверте.

Полковник, как он выразился, по-пластунски перепахал весь Калининград. Никаких признаков, что побег из дома с чужим мужем-офицером – это легенда, обнаружено не было. Он поехал в Питер, нашёл соседей Алёнки, и они всё подтвердили и опознали по фотографиям сначала очень счастливую, а потом несчастную чету. Был полковник и в роддоме, где появился на свет сын Алёнки, Егор. Документы в полном порядке, даже нашлась одна нянечка, она помнила роженицу и офицера, который их забирал домой.

И тут Желвак вдруг задал своему заместителю неожиданный вопрос:

– Скажи, Алекс, а ты проверялся? Уверен, что за тобой не было хвоста?

Полковник обалдел:

– А почему должен был быть хвост?

– Алекс, отвечай на вопрос – проверялся или нет? Только – как на духу.

– Я проверяюсь инстинктивно, у меня рефлекс. Я и по улицам хожу так, что за мной может уследить только системная наружка. Это в крови, Палыч.

Желвака ответ не удовлетворил.

Но ни единого факта, доказывающего, что его полковника водили за нос, не было и не ощущалось ни в Калининграде, ни в Питере, ни в Кузбассе, ни в Москве.

Документы налицо, десятки опрошенных свидетелей.

Но Желвак продолжал сомневаться.