– Слышу. А ты мог бы поподробней узнать об этом типе? Где он сейчас, к примеру?
– Учитывая, когда это было, от мужика и костей не осталось. Как юрист я испытываю чувство стыда, но, если честно, не помню, когда вступил в силу мораторий на смертную казнь.
– То есть Бабаева расстреляли?
– Скорее всего, да. Либо заменили пожизненным.
– И он до сих пор в тюрьме?
– Теоретически возможно. Не такой уж он и старый… Но маловероятно. Тюрьма для пожизненно осужденных – это не санаторий. Вряд ли там протянешь сорок лет.
– И все-таки ты бы мог узнать поточнее?
– Хорошо. Но моей фантазии не хватает представить, какое это может иметь отношение к твоей матери.
«Моей бы тоже не хватило», – подумала я и поспешила с ним проститься.
Нырнула в воду с головой, точно это могло помочь избавиться от ужаса при мысли о том, чья я внучка. Мои бабушка с дедом не погибли в автокатастрофе, бабушку убил муж-маньяк, и мама предпочла посещать могилу своей матери одна, дабы ни у мужа, ни у дочери не возникло вопроса: а где вторая могила? Да и вряд ли маму тянуло в родной город…
Зато кто-то наверняка подумает о тяге другого рода: лишать жизни себе подобных, таким образом решая свои проблемы. Например, разделаться с любовницей мужа, а потом скрыться, боясь наказания. Но как же все остальное? Сестра убитой девушки и ее недавняя смерть? Или мама заодно и с ней разделалась?
Я совершенно серьезно стала вспоминать: не было ли случая, когда мне хотелось кого-то убить? Берзиня недавно. Но это же глупость. Или уже нет? Лео был прав: далеко не все тайны следует знать.
Я лежала с закрытыми глазами, пытаясь избавиться от мыслей вообще и о кровном родстве в особенности, когда дверь распахнулась и в ванной появился Лео. Увлеченная нравственным самоистязанием, я не услышала, как он вошел в квартиру, однако почувствовала его присутствие за секунду до того, как он открыл дверь. В другое время я бы окатила его водой или хотя бы взвизгнула, но сейчас сил на это попросту не было, и я сказала сурово:
– Убирайся.
– Вот глобальная разница между нами, – усмехнулся он, устраиваясь на бортике ванны. – Если бы я лежал голый, а ты вдруг вошла, я бы не стал тебя гнать. Напротив, обрадовался и даже предложил ко мне присоединиться.
Положим, голой он меня не видит, раз я лежу в мыльной пене, но ситуация все равно показалась напряженной, и я повторила:
– Убирайся.
– Понял, – вздохнул он и вышел с грустной миной.
Я решила не задерживаться и вскоре покинула ванную в белом махровом халате, которым пользовался сам хозяин. Рукава пришлось подвернуть, а пояском я могла бы обвязаться минимум дважды.
Берзинь сервировал стол, перекладывая в тарелки еду из контейнеров. В центре стола горела свеча, рядом с приборами бокалы для вина.
– Есть что праздновать? – ворчливо осведомилась я.
– Ты у меня в гостях, – ответил он. – На этом фоне меркнут все неприятности: большие и маленькие.
– Я бы сказала: большие и очень большие.
– Мы все преодолеем, милая.
– Тогда пойду переодеваться.
– Не стоит. Ты восхитительна в этом халате. И то, что ты одета по-домашнему, настраивает на оптимистичный лад. Я могу помечтать, что отныне так будет всегда. – Тут он закатил глаза и закончил неожиданно: – Блин, эдак я скоро стихи начну писать.
– Берзинь, – сказала я, устраиваясь за столом. – На меня твои подкаты не действуют.
– Да я вижу. И это меня безмерно огорчает. Что я должен сделать, чтобы ты взглянула на меня с интересом?
– На самом деле интерес, безусловно, есть. Но он совсем иного свойства.
– Час от часу не легче. И что это за интерес такой?
– Давай не будем портить наш скромный семейный ужин, – предложила я и взяла бокал, в который он успел налить красное вино. – За что пьем?
– За тебя, конечно, – улыбнулся Лео. – За умную красивую девушку. Я бы предпочел, чтобы она не была такой язвительной, насмешливой и колкой. Но тогда она не была бы сама собой. А мне нужна именно она, и никто другой. Так что продолжай оттачивать на мне свое остроумие, а я уж как-нибудь потерплю.
– Столь откровенная лесть заставляет меня быть еще осмотрительней.
– Мне по-любому ничего не светит, так хоть оторвусь на комплиментах, – пожал он плечами, и мы, наконец, выпили.
«По-любому ничего не светит» вовсе не передавало мое ви́дение ситуации на тот момент. На самом деле мне очень хотелось прикорнуть на мужском плече, и чтобы его обладатель сказал при этом: «Милая, наплюй на все тайны, ДНК и хромосомы, на наследственность тоже наплюй. У тебя есть я и бесконечное счастье в перспективе». Не будь этой дурацкой вражды между семействами, я бы, наверное, кинулась ему в объятья. Ну не вышло бы бесконечного счастья, так хоть бы удовольствие получила. Но подозрения в возможном коварстве отравляли все. Приходилось констатировать: Джульетты из меня не выйдет. То ли она была чересчур наивна по малолетству, то ли я пессимистична не по годам, но внутренний голос шептал: «ничего не выйдет», при этом вытирал слезы и истерично всхлипывал.
– Полная задница, – сказала я своему внутреннему голосу, а получилось – Берзиню.
– Ты сейчас о чем, милая? – ласково осведомился он.