Время смерти

Он покосился на унтер-офицера Зарупеца, и тот быстро распахнул одну половинку окна. Путник согласился с таким непослушанием. Преодолевая кашель, жадно вдохнул свежесть осенних сумерек и запах мокрых деревьев. Ординарец принес зажженную астматическую сигарету, он жестом велел ему уйти; остался один, наедине с огнем в печи, за спиной. И огонь этот мешал ему сосредоточиться на мыслях о предельных возможностях сербской армии, которые должны обосновать его позицию для намеченной на завтра совместной встречи Верховного командования с членами правительства. Он не сводил глаз с обнаженной черной липы, мокнувшей под дождем, с которой ветер срывал последние листья. Попытался припомнить свои мысли о деревьях осенью, когда у себя в винограднике он, бывало, прикладывал ухо к стволу ореха, чтобы услышать движение соков к корням. Если бы в лесу можно было слышать осенью и весной эту жизнь соков в деревьях, какая бы это была музыка, какая песнь! Но человек этого не слышит, как не видит он самого прекрасного, как не понимает самого важного. И как не может лучшим образом поступить. Он осужден лишь этого желать, несовершенное существо, которое не примиряется со своим несовершенством, и не осознает его, и всегда стремится к большему, чем ему нужно, идет дальше, чем у него хватает сил. Потому и страдает. И справедливо, что страдает, точно так же, как справедливы эти его мучения по поводу судьбы своей армии. Он отчетливо видит: во тьме западной и северной Сербии сломалась, оборвалась длинная линия фронта; у его обороны нет формы. Дуги, и ничего больше. Точки и толпы. Беспорядок, устремленный в одном направлении. Рассеянная энергия. А человеческие действия, коль скоро они теряют форму, вместе с силою утрачивают и смысл.

3

Откуда столько ворон, что за напасть на Валево, думал Вукашин Катич, возвращаясь из госпиталя и торопясь на заседание Верховного командования.

Он должен воспротивиться отправке учащихся на передовую. Каковы бы ни были военные причины, принесение в жертву всей интеллигенции противоречит жизненно важным интересам Сербии. Он им это выскажет независимо от того, что завтра станут думать и говорить о нем. Высказать: прошли времена, когда народ проигрывал войну. Ныне лишь одно поколение может потерять свободу. Если за это время нация потеряет свою интеллигенцию, война будет проиграна независимо от того, чем она окончится на поле боя. Офицеры меня растерзают.

Он с трудом пробирался по тротуарам, заполненным горожанами, беженцами из Мачвы, которые молча стояли возле стен и на мостовых, глядя на длинную вереницу запряженных волами телег, битком набитых ранеными, которых с фронта привозили в Валево. Скрип и грохот телег нарушали тишину ранних сумерек, наполняли улицу гневом и отчаянием.

И скажет им: народ, который сегодня остается без интеллекта и знаний, не имеет причины радоваться миру; какое будущее можно оправдать такими жертвами? Для Сербии эта война может стать важнее утраченным в ней, нежели приобретенным. Разумно ли говорить об этом сегодня?

На крышах домов, сарайчиков и нужников равнодушно, сознавая свое превосходство, молчали вороны и галки. Две большие стаи с криками кружили над ним, над беженцами, над телегами с ранеными, под темными тучами, из которых временами сыпал дождь.

Поймет ли его кто-нибудь, захочет ли понять его побуждения? Мишич бы должен, хоть он и генерал. Кто еще? Товарищи по партии не одобряют. Они боятся общественного мнения и отступают перед заблуждениями. Можно ли одновременно противостоять Пашичу и Верховному командованию? В обоих случаях он может оказаться изменником. Это самое ужасное: быть правым сегодня может означать стать изменником.

Он стоял у входа в Окружной суд, где размещалось Верховное командование сербской армии. Дежурный офицер с лестницы приветствовал его, а он стоял в нерешительности: что бы он ни сказал и что бы ни сделал, в развитии событий он ничего изменить не может.

Молча он последовал за офицером, чувствуя некоторую неловкость от того, что последним является на эту встречу, которая, как твердил ему в поезде Пашич, «должна принести нам национальное единство». Возможно, судьба наша уже решена, а мы собираемся, чтобы составить краткий протокол.