Время прощаться

– Попробуй ее подержать, – советую я. – Когда меня приглашали найти похищенных детей, лучше всего мне удавалось получить ключ к происшедшему, прикоснувшись к вещи, которая принадлежала пропавшему ребенку.

– Как сучка, – произносит Верджил.

– Прошу прощения!

Он поднимает голову – сама невинность.

– Собака женского пола, неужели не знаете? Разве не так ищейка нападает на след?

Не обращая на него внимания, я вижу, как Дженна сжимает в кулаке цепочку и закрывает глаза.

– Ничего, – через секунду говорит она.

– Обязательно нахлынет, – обещаю я. – Когда меньше всего ожидаешь. Хочу заметить, у тебя недюжинные способности. Держу пари, ты вспомнишь что-то важное, когда будешь сегодня вечером чистить зубы.

Конечно же, это не обязательно будет правдой. Я сама уже жду несколько лет, но тщетно – ни ответа ни привета.

– Дженна не единственная, кому эта вещица могла бы освежить память, – размышляет вслух Верджил. – Может быть, тот, кто подарил это Элис, смог бы нам что-то рассказать.

Дженна вскидывает голову.

– Мой отец? Да он в половине случаев не помнит, как меня зовут.

Я похлопываю ее по плечу.

– Не стоит переживать из-за родительских грехов. Мой отец вообще был трансвеститом.

– И что в этом плохого? – спрашивает Дженна.

– Ничего. Но и трансвестит из него получился так себе.

– Мой отец сейчас в лечебнице, – говорит Дженна.

Я смотрю поверх ее головы на Верджила.

– Да?

– Насколько я знаю, – говорит Верджил, – больше никто не приходил беседовать с твоим отцом после исчезновения мамы. Возможно, стоит попробовать.

Я сделала достаточно псевдопредсказаний, чтобы видеть, когда человек неискренен. И сейчас я вижу, что Верджил Стэнхоуп бессовестно врет. Не знаю, какую игру он затеял и что надеется узнать у Томаса Меткафа, но я не позволю Дженне одной отправиться с Верджилом.

Даже несмотря на то, что я обещала больше никогда не возвращаться в психбольницу.

После случая с сенатором у меня настала черная полоса. Много водки, седативные препараты. Тогда менеджер посоветовала мне взять отпуск, а на самом деле имелось в виду недолгое пребывание в психиатрической лечебнице. Все было обставлено с невероятной секретностью, в подобном месте знаменитости «восстанавливают силы» – так в Голливуде говорят о «глотании зонда, избавлении от алкогольной и наркотической зависимости или лечении электрошоком». Я лежала там тридцать дней, достаточно долго, чтобы понять – больше я не опущусь настолько низко и никогда туда не вернусь.

Со мной в палате лежала одна куколка – дочь известного хип-хоп артиста. Гита сбрила волосы, на позвоночнике сделала серию пирсинга, которую соединила тоненькой платиновой цепочкой, и я постоянно удивлялась, как она спит ночью на спине. Она постоянно разговаривала с невидимыми людьми, которые были для нее абсолютно реальными. Когда ей показалось, что один из воображаемых друзей набросился на нее с ножом, Гита выбежала на дорогу, и ее сбило такси. Ей поставили диагноз «параноидальная шизофрения». В то время, когда мы лежали с ней в палате, она верила, что ею по сотовому телефону управляют пришельцы. Всякий раз, как кто-то пытался отослать сообщение, Гита сходила с ума.

Однажды ночью Гита стала раскачиваться в кровати и повторять:

– Меня ударит молнией. Меня ударит молнией.

Должна сказать, что стояла ясная летняя ночь, но она продолжала причитать. Она не ложилась спать и где-то через час, когда примчались грозовые облака, начала кричать и раздирать себя ногтями. Вошла медсестра и попыталась ее успокоить.

– Дорогая, – сказала она, – гром и молния на улице. Здесь ты в безопасности.

Гита повернулась к ней, и в эту секунду я не видела ничего, кроме ее ясных глаз.

– Вы ничего не знаете, – прошептала она.

Раздался раскат грома, внезапно окно треснуло. Ворвалась неоновая дуга молнии. Она прожгла ковер и дыру размером с кулак в матрасе рядом с Гитой, которая стала раскачиваться еще сильнее.

– Я же говорила, что меня ударит молнией, – все повторяла она. – Я же говорила, что меня ударит молнией.

Я рассказываю эту историю, чтобы пояснить: люди, которых мы считаем сумасшедшими, на самом деле могут быть нормальнее нас с вами.

– Отец нам ничем помочь не сможет, – настаивает Дженна. – Не стоит даже пытаться.

И снова интуиция меня не подводит: то, как Дженна прикрывает и скашивает налево глаза, как грызет ноготь… Она лжет. Почему?

– Дженна, – прошу я, – можешь сбегать к машине и посмотреть, не оставила ли я там солнцезащитные очки?

Она встает, обрадовавшись, что может избежать этого разговора.

– Ладно. – Я жду, пока Верджил встретится со мной взглядом. – Не знаю, что вы замыслили, но я вам не доверяю.

– Отлично. В таком случае мы квиты.

– Что вы от нее скрываете?

Он колеблется, решая, может ли мне доверять.

– В ночь, когда обнаружили труп смотрительницы, Томас Меткаф очень нервничал. Дергался. Причиной тому могли быть как пропавшие жена и дочь, так и первые признаки срыва. С другой стороны, это могли быть муки нечистой совести.

Я откидываюсь назад, скрещиваю руки.