— Сейчас время пропаганды, — перебил Володя, — время словоизвержений и тайных сборищ. У вас работают языки, а у карателей самодержавия — пулеметы и пушки. Они рубят, истребляют невинных людей, а вы речи держите, кукиш в кармане показываете убийцам!— выпалил Володя, размахивая руками. Он встал, сунул руки в карманы и, слегка подавшись вперед, глянул сверху на Александра. — Как ты изменился, Шура, не узнаю тебя... Я разочаровался в тебе!
— Ну и горяч же ты, Володя. Ты хочешь, чтобы я отказался от своих убеждений и принял твои, чтобы ты не разочаровался во мне, не так ли? Но ведь это получается моральное насилие. Вот я действительно не узнаю тебя — сторонника свободы убеждений.
— Ты не обижайся, Шура, лучше скажи — не хочешь участвовать в деле?— спросил Володя, в упор глядя на Игнатьева.
— Нет, решительно нет. Больше того, я рад, что отказом предоставить Ахиярви я срываю твой план. А тебя я люблю и хочу, чтобы ты отдал свою могучую энергию и честное сердце более важному делу.
Слова «срываю план» вызвали новую вспышку гнева у Наумова. Он зашагал по комнате, сверкая глазами, ударяя кулаком в левую ладонь и ругая «приверженцев словесных прений». Он страшно обиделся и грозился, что обойдется без Игнатьева. Произошла размолвка, и Александр уехал расстроенный.
Следующим поездом в Петербург выехал и Володя. Он зашел на квартиру к Сергееву. На приглашение Михаила Алексеевича присесть Наумов ответил отказом и вдруг заявил с жаром:
— Я порываю свои отношения с вами, я избрал другой путь и пойду по нему. Прошу больше не являться на кружок.
Михаил Алексеевич опешил.
— Что случилось, Владимир Александрович? Ничего не понимаю, — сказал он, шагнув к нему.
Но Володя уже хлопнул дверью. Через несколько секунд он шагал по улице.
Белые ночи не дают сумеркам опускаться над лесом. Десятый час вечера, а в Териоках еще совсем светло, и дорога видна далеко, до самого края леса. Супруги Четвериковы и Березин пьют чай на балконе дачи. Мирно поет белый самовар, беседа временами прерывается вопросом розовощекой хозяйки дома Варвары Ильинишны: «Где же они»?
— В самом деле, пропали «классовые враги», — замечает Березин шутливо, но не без тревоги.
Все смотрят на дорогу, переглядываются... Наконец, хозяйка радостно восклицает:
— Вот они, едут!
Лица светлеют. На дороге показалась «Лиза», запряженная в простую телегу. В телеге мирно сидят «классовые враги»— Игнатьев и батрак Микко. Они останавливают лошадь возле сарая и выгружают мешки «с овсом». Ночью из них извлекут пуда три литературы и увезут в столицу. Распрягая лошадь, светлоглазый, нескладный Микко объясняет ей, что полезнее сначала поесть овса, а воду пить надо после. Нехорошо с дороги набрасываться на студеную воду из колодца. Березин и Четвериков подходят к Микко с намерением «поэкзаменовать» его.
— Старайтесь, Микко, работайте на революцию, а когда она победит, отнимет у вашего хозяина землю и передаст вам, поскольку вы есть батрак, эксплуатируемый ныне, — говорит Березин.
— Александр Михайлович и так дал мне три десятины, — отвечает Микко и добавляет:— А землю у него не отнимут.
— Это с какой стати у всех господ отнимут, а у него нет?— интересуется Четвериков.
— А я сам ее не возьму, — с резким финским акцентом говорит Микко.
— Так отдадут другим беднякам.
Микко недоверчиво качает головой. Со слов Игнатьева он хорошо усвоил мысль, что революция отнимет у богатых землю и передаст ее беднякам. В отношении других помещиков этот акт экспроприации он считает вполне справедливым, но душа его протестует против конфискации земли Игнатьева. Шутки шутками, но неужели его хозяин борется с риском для жизни за революцию для того, чтобы она отняла у него состояние?
— Александр Михайлович сам отдаст землю беднякам, а лес оставит себе, — говорит Микко.
— Не-ет, братец, лес перейдет в руки государства, — возражает Березин. Об этом Микко не подумал.
— А озеро кому?— спрашивает он.
— Озеро? Ясное дело кому — рыбам.
— Шутите, Иван Иванович, вы всегда смеетесь. Березин и Четвериков уходят, оставив Микко во власти мучительных дум. В самом деле, разве может так быть? Ведь и Александр Михайлович не сам наживал землю, а от матери покойной в наследство получил. Долго размышляет Микко, изобретая такую революцию, которая бы не обидела его хозяина. Наконец, светлая мысль озаряет его обветренное лицо. Землю надо разделить между тремя братьями и двоюродной сестрой Варварой Михайловной, также имеющей права на нее. С лесом на каждого придется десятин по семнадцать. Из семнадцати десятин три Игнатьев уже отдал Микко, а там еще кусочек болота, кусочек песчаника, да каменистые берега Ганниной речки... Что же останется ему самому? Выходит, что хозяин станет почти бедняком. Но он человек неизбалованный, проживет. Довольный найденным выходом, Микко садится на бревна, набивает трубку дешевым табаком и закуривает. Он с наслаждением затягивается едким дымом, с шумом выдувает его в гущу назойливых комаров.