Время меча

Граф, однако, не чурался нас; он объявил, что не станет участвовать в бою, если мы нападем на какое-нибудь судно, но в обычном плавании вместе со всеми стоял вахту и садился на весла, когда его рана зажила. Вышло, однако, так, что не мы напали на судно, а оно напало на нас. Нас выследил варсалийский военный галеон, капитан которого хотел выяснить, что случилось с «Сэлией» и не верил, что та могла просто потонуть при полном отсутствии шторма. Среди нас тогда почти не было людей, сведущих в морском деле, и галеон легко перерезал нам путь. Бой был жарким, и шансы были не в нашу пользу, но под конец стало жарко в прямом смысле — нам удалось устроить на галеоне пожар и уйти. Судя по тому костру, который мы наблюдали на горизонте, им так и не удалось потушить его. Так вот, в том бою граф второй раз спас меня. Я был ранен, упал на палубу, и солдат уже заносил надо мной свой меч — когда граф, отбивавшийся еще от двоих, развернулся и снес ему голову.

Потом мы пришли в один из портов на востоке Срединного моря, где смотрят сквозь пальцы на пиратов с Запада, и там граф сошел на берег, а с ним еще пятеро или шестеро. Перед этим я сказал ему, что он дважды спасал мне жизнь, и я дважды в долгу перед ним. Он ответил: «Пустое! Забудь об этом. « Но я знаю, почему он так ответил! От своего собрата-дворянина он бы принял благодарность. Но бандитом вроде меня он побрезговал. Однако напрасно вы, графья, думаете, что честь имеется только у вас. И я решил, что рано или поздно выплачу ему свой долг. В тогдашней его бродячей жизни это было вполне возможно; однако потом он вернулся в Тарвилон, и судьба так и не свела нас снова. Я слышал, что он стал знаменит, о нем сложили песни; обо мне, впрочем, тоже поют кое-где в портовых кабаках. Так или иначе, у меня было мало шансов когда-нибудь оказать ему услугу; и я рад, что могу это сделать благодаря вам. Когда встретите своего отца — передадите ему привет от Таба Саберро.

— Хорошо, — кивнула Элина. — Однако пока вы выплатили лишь половину долга, — заметила она, тоже переходя на «вы».

— Я с детства знал, что знатный сеньор своего не упустит, — усмехнулся Саберро. — Что ж, назовите, что вы еще хотите. Все, что угодно, кроме сдачи властям.

Элина подумала, что могла бы назвать капитану любой порт, куда ее следует доставить — и тот, пожалуй, не стал бы отказываться от своих слов; однако представления о рыцарской чести требовали высказать иное желание.

— Я хочу, чтобы все пленники с «Русалки» были освобождены, — твердо сказала она.

Эта идея явно понравилась пиратам еще меньше, чем освобождение самой Элины. Саберро тоже нахмурился.

— Вы не знаете законов нашего братства, — произнес он. — Я капитан, и мне причитается бОльшая доля добычи, чем простому матросу; однако я могу распоряжаться лишь своей долей, а не чужой. Я освободил вас и мог бы освободить еще некоторых, но на всех у меня просто нет прав. Просите что-нибудь другое.

— Я вынуждена настаивать, — произнесла графиня изысканно-вежливым тоном. — Мне показалось, что вы пользуетесь авторитетом у своих людей.

Саберро хмыкнул и тряхнул головой, оценив этот выпад.

— Ладно, сделаю, что могу.

Он повернулся и зашагал к середине палубы, где уже выстроили пленных. Их было 19 — 10 пассажиров и 9 членов команды; пираты уже успели добить раненых с каравеллы, которые не могли стоять на ногах, а также двоих своих, чье положение сочли безнадежным. У всех пленников, не исключая ребенка, его мать и двух легкораненых, руки были связаны за спиной; лишь для торговца со сломанной рукой сделали исключение.

— Кто может уплатить 500 дихразов — шаг вперед, — велел им Саберро. Это была весьма значительная сумма; даже хороший, вышколенный раб на восточных базарах стоил дешевле. Однако деньги за раба можно было получить сразу, выкупа же приходилось ждать месяцами, и все это время заложников надо было кормить и стеречь.

Пятеро торговцев вышли из строя. Для них произошедшее было крупной неприятностью, но не трагедией; отправляясь в опасное путешествие, они заручились от своих хозяев-купцов страховой гарантией на подобный случай. Единственный их коллега, оставшийся на месте, предпочел этому более высокие комиссионные и теперь проклинал себя за жадность. Лицо стоявшего рядом неразговорчивого переселенца, напротив, выражало стоическое спокойствие; в жизни ему довелось испытать столько несчастий, что потерю свободы он воспринимал просто как еще одно звено в привычной цепи неудач. Но наибольшее отчаяние читалось на лицах мужа и жены; они понимали, что отныне не только они сами, но и их ребенок обречен на рабство, притом, скорее всего, всех троих продадут разным хозяевам. Мальчик, как ни странно, не плакал; он был слишком испуган и находился в состоянии, близком к ступору.

Из команды никто не двинулся с места; даже для помощника капитана сумма выкупа была слишком велика, не говоря уже о простых матросах.

— Отвести в трюм и запереть, — распорядился Саберро, указывая своим людям на готовых заплатить выкуп. — Остальных развяжите, они свободны. Я расплачусь с командой за них.