Время колоть лед

ГОРДЕЕВА: Нет, я так не думала ни одной секунды. Я отыскала через ростовских друзей преподавательницу техники речи, бывшую актрису театра Льва Додина Галину Анатольевну Ким. Пришла к ней и попросила научить меня заново говорить. Она сказала честно: “Это невозможно. В восемнадцать лет южный говор неисправим”. Я настояла. Она, твердо уверенная, что дело безнадежное, всё же сжалилась надо мной. Мы стали заниматься: я говорила с винной пробкой во рту и стоя на голове, я выучила миллион скороговорок и упражнений, я освоила какую-то специальную актерскую технику речи… Через три месяца она впервые пригласила меня выпить чаю у нее на кухне. Это была победа. Я поняла, что, видимо, уже выучилась говорить так, чтобы не раздражать ее слух.

Через полгода я возвратилась в Москву. К Парфёнову не пошла. И в “ВИД” не вернулась. Я как будто начала заново. Но на долгое время моим любимым развлечением было познакомиться с какими-нибудь коренными москвичами, тусоваться в компании, прийти в гости и только под занавес объявить, что я из Ростова. Всякий раз от души наслаждалась произведенным эффектом. Если “настоящих москвичей” вокруг не хватало, то всё то же самое я проделывала на журфаке МГУ, куда перевелась.

ХАМАТОВА: Так у тебя диплом МГУ?

ГОРДЕЕВА: Да.

ХАМАТОВА: А я до сих пор живу без диплома.

ГОРДЕЕВА: Как без диплома?!

ХАМАТОВА: Так. Когда я выпускала дипломный спектакль, я уже снималась в кино. И деньги, которые я заработала в кино, были потрачены на реквизит для дипломных спектаклей, на ткани для костюмов. Все, понимаешь, абсолютно все! Ты даже себе не можешь представить, как меня злило, что у государства на наше образование, на наш дипломный спектакль нет денег. Это конец девяностых. И всё – как ты говоришь. У вас на телевидении расцвет, который уже переходит в заплывший жирком застой, у вас уже есть деньги, но скоро кончится свобода. А у нас… В общем, я в Одессе покупала чайник, кажется, за пятьдесят долларов. И это были космические тогда деньги! Мне сказали, что этот чайник играл в фильме “Белое солнце пустыни”. И мне так захотелось в это поверить, так захотелось, чтобы именно этот чайник играл теперь в нашем спектакле “Сверчок на печи”, что я немедленно его купила, привезла, всем рассказывала его биографию. Потом мне одесситы потихоньку сообщили, что все чайники в их городе более-менее снимались в “Белом солнце пустыни”, но я в свой чайник продолжала верить.

А все костюмы для другого нашего спектакля, для “Анны Франк”, я шила сама: свой, чужие, реквизит ночью шила на машинке, которую сама купила, из тканей, которые тоже купила сама. Так мы играли дипломные спектакли. Но когда нужно было получать диплом, выяснилось, что за мной в ГИТИСовской бухгалтерии числятся какие-то немыслимые штрафы, потому что еще на третьем или втором курсе кто-то на экзамен по танцам брал у меня какую-то драную юбку, которую я, в свою очередь, брала в костюмерном цехе. И этот “кто-то” юбку не вернул. А я забыла. И, разумеется, к концу учебы уже было не восстановить, где эта юбка, кто ее брал, что случилось. Но за драную юбку за два года у меня накопились штрафы. И когда мне их выставили, я, уже купившая весь реквизит и костюмы на дипломные спектакли, психанула и сказала: “Как вам не стыдно? Я вам помогаю делать дипломный спектакль (с ним, кстати, ГИТИС еще много лет ездил на фестивали), а никто со стороны института не вкладывался в это: ни по костюмам, ни по реквизиту, ни по чему. И вдруг мне за какую-то вонючую драную юбку выставляют счет! Подавитесь своим дипломом. Обойдусь без вас”. И не взяла диплом.

ГОРДЕЕВА: Позиция.

ХАМАТОВА: Мама плакала очень, она говорила: “Смотри, времена могут вернуться”. Я отвечала: “Мама, ты с ума сошла? Посмотри вокруг. Всё другое. Если у меня будет профессия, ремесло, то никакая бумажка мне не нужна”. Сейчас я часто вспоминаю мамины слова.

ГОРДЕЕВА: Знаешь, на одной из первых программ “Тема”, которые снимались уже без Листьева, я была автором. Программа была посвящена Бертольду Брехту…

ХАМАТОВА: Ток-шоу на телевидении, посвященное Бертольду Брехту?! Кать, ты в нашей стране работала?

ГОРДЕЕВА: Да. Это был, кажется, конец девяносто шестого или начало девяносто седьмого года.

ХАМАТОВА: Фантастика.

ГОРДЕЕВА: Поводом стал необычайный брехтовский бум, случившийся в те времена. Тогда поставили пять или шесть “Трехгрошовых опер” сразу только в одной Москве. Ведущим “Темы” был Дима Менделеев. И вот мы решили сделать программу, посвященную этому феномену, поговорить о Брехте и о том, как и когда его в России ставили. И я вычитала, что, в числе прочего, есть декорации к “Опере”, которые делал Маяковский. Я нашла человека, у которого эти декорации хранились. Тогда, как ты понимаешь, музеями и наследием особенно никто не занимался, но был этот человек, который что-то, уже собранное, хранил. И он нам дал для программы декорации: огромные холщовые полотна. Мы их показывали, они стали частью передачи. Всё было отлично.