Время итогов

Ну, а еще о чем книга? А о том, как живет человек в лесу и как, постепенно познавая его, становится его частью. Исподволь, не сразу готовится к этому читатель, потому что сразу-то и не поверишь. Как это? Почему это? Но коли уж автор подготовил, то все, что есть в книге, уже берешь без сомнения. Тогда и такое его признание не вызывает удивления: «Я сижу у ног ручья, или он у моих». Тут уж полное слияние с природой. А зачем оно? Может, и ни к чему? Мы так далеко ушли от нее, что стоит ли возвращаться? Оказывается, стоит. И стоит именно потому, что только в единстве с природой мы можем оставаться людьми. Если мы ей станем чужими, если природа для нас окажется враждебной страной, то можно с уверенностью предсказать, какая печальная участь ожидает человечество в недалеком будущем.

Об охране природы пишется и говорится много. Настолько много, что уже стирается изначальный смысл этого прекрасного дела. Тут же, в книге, никаких призывов к охране нет, но вся она пронизана солнечным светом любви к лесу, птицам, зверью, к травам. И все это благотворно вливается в сознание читателя, и хочется быть в лесу и любить его со всем его населением.

И наряду с этим идет человеческая жизнь — с бедами и радостями, страданиями и надеждами. Плачет старуха: обманула свою подружку, не взяла ее на грибное место. И вот нет ей покоя. Господи, да чепуха это! Велико дело! А оказывается, велико. Обман-то мал или велик — все равно обман. И тот, кто честен, не может, обманув, жить спокойно. А вот забытая сыном мать. Ждет она его, страдает и принимает лесника за его друга. И лесник, жалея ее, расписывает, как хорошо живет сын и как он занят, хотя никогда этого «заскорузлого типа» и не видал. «Может, этой женщине жить-то осталось совсем немного и она умрет прежде, чем Васенька соизволит обрадовать вестью о себе. Пусть же она останется с добрыми мыслями о сыне». Так рассуждает лесник, и есть в этой доброте что-то сродни рассказам Шукшина.

Это реальность. А вот сказка. Хотя и ее основа реальна. На болоте, тяжко страдая, умирает лось. Его надо бы добить выстрелом из ружья, но у лесника не подымается рука. И он уходит, обрекая животное на дальнейшие страдания. Вешает в сторожке на стену разряженное ружье. И вдруг среди ночи оно стреляет. Само. А утром в черепе лося оказалась большая дыра. «Я все понял. Лось сильно страдал. Я не посмел поднять на него руку, а никого другого не было. Ружье деда помогло мне и взяло на себя это убийство». Придумка? Сказка? Да. Но тогда почему же становится легче на сердце? Не потому ли, что кончились муки несчастного зверя, и он успокоился? Жестоко? А как иначе? Чтобы сам, в муках, до последней минуты? Вот и думай. Для этого и книга написана. Добро и зло — это не просто черное и белое. Это еще и каков ты сам. Готов ли к добру, доступно ли оно тебе? Есть люди, у которых мертвые сердца, это люди недобрые, злые. Есть с живыми сердцами. С такими людьми хорошо жить.

«Люди забыли о Володе, и ему ничего не оставалось, как умереть». Забыли о человеке — и вот какой трагический конец. И невольно задумываешься, вспоминаешь: а не забыл ли кого?

Много, очень много своеобразного в этой повести-сказке, полной большого философского смысла. Много тонких и точных наблюдений из лесной жизни, и чуть ли не все они связаны с нашим человеческим общежитием. Но это не аллегория, скорее ассоциации. А точнее, это то, во что пальцем не ткнешь, не привяжешь к определенному жанру. Это повесть-сказка Сергуненкова. Только его, и ничья больше.

В конце книги рассказчик жалуется на то, что беден язык его повествования, что нет у него на это таланта. Но это напраслина. Сетования на себя идут от повышенной авторской требовательности. Книга написана поэтично, язык ее можно уподобить тонкой акварели, и талантом автор не обойден. Что и свидетельствую с полным основанием и радостью.

* * *

Работа в «Неве» брала много времени. Достаточно сказать, что бывали месяцы, когда я начитывал до двух тысяч машинописных страниц рукописей. С одной стороны, это шло от мягкости моего характера, когда я не мог отказать писателю в прочтении его, отклоненной отделом, рукописи; с другой стороны, тем, что очень трудно было наладить работу отдела прозы. Не было такого человека, на которого можно было бы целиком положиться, то есть, чтобы он обладал определенным идейно-художественным уровнем, совпадавшим с теми требованиями, которые предъявлял я, и естественно, чтобы и вкус был близок моему. Именно — моему, потому что, в конечном счете, и в первую очередь, ответственность несет главный редактор, что я уже познал на собственном опыте. Поэтому писать приходилось урывками и то в те просветы, когда я мог полностью отключиться от забот о журнале. Все же удалось написать роман «Две жизни». Написал с десяток рассказов. Два сценария для телефильмов, на основе моих рассказов — «Дом напротив» и «Среди жизни» и несколько статей. В итоге пришла такая пора, когда мне стало совершенно ясно, что я должен уйти с работы. И в 1964 году ушел.