Время итогов

— А что, если тебе дать средний роман среднего русского писателя, как подстрочник, сделал бы ты, как переводчик, хороший роман?

Солоухин подумал, засмеялся и ответил:

— Сделал бы.

* * *

Прекрасна судьба истинных поэтов! Даже когда они уходят от нас. они остаются с нами. Таков Александр Прокофьев — поэт, которого родила сама земля русская. Он родной сын, кровь от крови своего народа.

Все, чем богат есть русский язык, всей своей яркостью, изумительной меткостью, раздольной напевностью, нежностью соловьиной, мудростью вековой, — все это было щедро дано Александру Андреевичу Прокофьеву.

И столь же щедро он, поэт, в своих изумительных стихотворениях, полных самоцветного сверкания слова русского, все это отдал нам, чтобы мы еще сильнее любили свою родину — Россию! Еще больше бы гордились своим народом, способным рождать таких самобытных и редчайших поэтов, как Александр Прокофьев.

Его нет с нами, но с нами остаются его книги. И в них будет звучать его голос. И этот голос будет говорить нам о том, что жизнь прекрасна, что она полна солнца и любви. В его голосе будет звучать и озорная шутка, и светлая вера, что жизнь вечна!

За это спасибо ему!

* * *

Как они были далеки от нас! Стало страшно, когда радиодиктор сообщил: «Пошел 82-й час...» Более трех суток, безостановочно (и это счастье!) опоясывал землю космическими трассами Андриян Николаев, и следом за ним шел Павел Попович. Уже казалось нам, неискушенным в делах космонавтики, — хватит! Ребята все сделали, доказали всему миру, на что способны советские люди со своим умом, мужеством, упорством. Хватит! Пора на землю, пока не случилось беды... Но точны были расчеты тех, кто создавал космические корабли, велика была уверенность в полной победе тех, кто дал старт кораблям, и мудро было спокойствие тех двоих, кто вел эти корабли. У них не было сомнения, и они сделали то, что надлежало им совершить.

И сейчас они на земле. С нами. Тут уж слова не нужны, тут надо просто кричать от радости, смеяться, обнимать, целоваться, куда-то бежать, кому-то трясти руку. Тут надо ликовать! И мы ликуем! Радуемся. И чувствуем, что живем уже в другом времени. За эти четверо суток, когда люди всей нашей маленькой, неуживчивой земли думали только о жизни двоих, что-то произошло в мире. Стало вдруг как-то спокойнее. Может быть, от того, что люди еще глубже поняли, как не нужна война, как много есть прекрасных дел, где может проявиться мужество и гений человека. Еще глубже поняли это, и война с ее кровавыми ужасами, нечеловеческими страданиями, миллионами ненужных смертей, отодвинулась. Отошла в сторону, уступая место празднику жизни. И в этом еще одна победа нашего советского времени, победа наших героев-космонавтов!

Отчий дом

Я люблю ездить, люблю новые места, но всегда испытываю вдали от дома чувство одиночества. Порой оно доходит до того, что, думается, никогда и своих не увижу. И весе же езжу, потому что когда наедине с собой, то много вижу, о многом думаю. Если же езжу не один, хотя бы с женой, то многое проходит мимо глаза, даже если жена и не отвлекает. Но случилось и так, что был не один, а в компании ярославских писателей, была рядом дочь, и это не помешало мне увидеть многое на родине отца в селе Великом, что вошло в «Историю одной поездки». Но тут, пожалуй, другое, тут такие воспоминания, такая горечь потерь, что никто бы не смог помешать... Я расскажу об этой поездке и ею закончу эту книгу.

На родине я не был сорок лет. В детстве с отцом мотался по всей стране, в юности без отца, — и где только не был. Взрослым жил в Ленинграде, но и оттуда выезжал то на Дальний Восток, то на Кавказ, то на Урал. Бывал и за границей. И только никак не то чтобы не удосужился побывать там, где родился, но даже и в голову не приходило поглядеть на бабушкин дом, по крутой лестнице которого не раз проносился вверх и вниз, походить по улицам своего городка. И лишь теперь, когда перевалило за полсотни, вспомнил о своей самой главной родине, вспомнил, что я ведь родился там, в этом уездном городке, ставшем теперь районным центром, вспомнил, по рассказам бабушки, как я в два годика кричал ей: «Татись, татись!» — и тянул к ее ногам маленькую скамеечку, и она садилась, а я начинал перед ней плясать. Вспомнил, что когда мне было тринадцать лет, я провел с братом в бабушкином доме все лето. А когда было шесть лет, я побывал с отцом на его родине, в селе Великом, у своего деда, и на всю жизнь врезался мне в память маленький, как присядыш, дом с окнами чуть ли не у земли, а за домом большая березовая роща. И там захотелось побывать. И все это неудержимо потянуло меня на Ярославщину.