Время и боги: рассказы

И пока он размышлял обо всех этих вещах, перебирая в уме все, чего лишился, из стылой, сырой мглы вдруг появился человек, который выглядел намного веселее и жизнерадостнее, чем, — как казалось герцогу, — было возможно в этой обители несчастья и горестных раздумий. То был худой человек с резкими чертами и лицом таким смуглым, что оно казалось темным даже в окружающем мраке, однако оно отнюдь не было угрюмым; напротив, губы пришельца беспрестанно двигались, отпуская насмешливые замечания и шуточки, глаза смеялись, и казалось, что дух его отягощен унылой обстановкой тюрьмы не больше, чем отягощает стремительную ласточку окружающий воздух.

Это был цыган Пульони*, и когда он спросил «Как поживаете, господин?», бывший вельможа поднял голову, и его решимость не вести никаких разговоров с другими преступниками начала таять.

— Скверно, — ответил Арнольф.

— Сколько вам присудили, господин? — сказал Пульони.

— Месяц, — ответил обесчещенный аристократ и тяжело вздохнул.

— Мне тоже, — беспечно проговорил цыган.

Так и было. В некоторых делах, за которые он нес ответственность, Арнольф Торрес Агиллес допустил вещи, которые можно было счесть взяточничеством и подкупом; описание сих деяний, сделанное судом, в точности совпало с соответствующими статьями закона, когда же эти описания легли на бумагу, последняя надежда для герцога исчезла. Правда, приговор мог быть в десять или двадцать раз суровее, но для Арнольфа это уже не имело значения, ибо его жизнь была погублена в любом случае.

А цыган просто украл цыпленка и впервые в жизни попался, хотя на протяжении многих лет имел обыкновение ужинать курятиной. Он, однако, оказался уличен в краже в крайне неблагоприятное время, ибо за короткое время в одной из провинций страны было похищено несколько тысяч цыплят, и деревенские жители в один голос выражали свое раздражение и тревогу, а закон всегда прислушивается к подобным вещам. Вот почему в качестве наказания за свою трапезу Пульони получил целый месяц тюремного заключения.

— Всего-то месяц! — воскликнул цыган. — Это же сущий пустяк!

Он покрутил в воздухе пальцами, и сразу же месячный срок стал казаться Арнольфу ерундой.

— Труд всей моей жизни погиб, — сказал герцог.

— Мы не можем этого знать, — ответил Пульони.

— Чего мы не можем знать? — спросил Арнольф.

— Человеку не дано знать, хорошо или плохо то, что с ним случается, а также как и почему это случается, — пояснил цыган.

И несчастный герцог посмотрел в пол и ничего не ответил.

— Только моя мать умеет видеть вещи такими, каковы они на самом деле, — добавил Пульони.

— Твоя мать ясновидящая?! — воскликнул Арнольф, чье удивление преодолело даже владевшее им отчаяние.

— Ну да, — сказал цыган.

Тут пришел тюремщик, чтобы запереть заключенных каждого в его камере, ибо преступникам разрешалось навещать друг друга только в течение нескольких часов в продолжение дня.

И какое-то время спустя срок заключения цыгана истек, а еще через несколько дней вышел на свободу Арнольф. В том краю как раз кончался последний зимний месяц, и когда поверженный герцог покинул тюрьму, весна уже во всю играла всеми своими красками, и цыган ждал его за огромной аркой тюремных ворот и улыбался солнцу.

— Почему вы печалитесь, господин, когда я весел? — сказал цыган. — Да еще в такой отличный денек!

Арнольф ненадолго поднял глаза к небу, потом снова опустил голову и ничего не ответил.

— Ну ничего, моя мать все нам скажет, — проговорил Пульони.

— Твоя мать? — удивленно переспросил герцог.

— Только вам придется позолотить ей ручку, — сказал цыган.

— Куда идти? — спросил Арнольф.

— В наш табор, — ответил цыган.

И неожиданно герцог принял решение.

— Идем.

И кто знает, поверил ли он словам цыгана о необычных способностях его матери, или же просто улыбка Пульони направляла его неуверенный шаг, подобно тому, как лучи солнца заставляют плющ карабкаться выше по стене. Как бы там ни было, двое бывших узников вместе пришли в табор цыган.

Казалось, в таборе не было недостатка в цыплятах, как, впрочем, и всегда. Старуха-цыганка как раз готовила одного из них.

— Это мой друг, с которым я познакомился в тюрьме, — сказал Пульони матери, и лицо старой цыганки тотчас расплылось в приветливой улыбке.

— Каждый, кто был в тюрьме вместе с моим сыном, наш дорогой гость, — сказала она. — И может рассчитывать на ужин, когда бы он ни явился.

— Мой Друг хочет узнать смысл вещей, — сказал Пульони.

— Ах вот оно что! — проговорила старуха и замерла, задумавшись на мгновение.

Тогда герцог позолотил ей ручку, и старая цыганка велела сыну:

— Принеси порох.

И Пульони тотчас отыскал порох в одном из шатров и высыпал в сгущавшуюся тень под живой изгородью, ибо приближался вечер, и когда старая цыганка подожгла порох с помощью кремня и огнива, в сумеречный воздух поднялся плотный серый дым. Он был хорошо виден на фоне темных кустов, и старуха, глядя на него, подняла вверх руки; и когда глаза герцога и Пульони привыкли к полутьме, они начали различать в дыму какие-то тени.