Время героев

Валериан собрался было уже отъехать, но его остановил Мартыненко. За спиной майора стоял унтер-офицер, среднего роста, крепкий, видимо, очень сильный и ловкий. Лицо его было черно от порохового дыма, солнца и пыли; за плечом унтера висело ружьё на погоне, второе, также с примкнутым штыком, он держал у ноги.

— Ваше превосходительство! Вы предлагали проверить — не пытался ли неприятель углубить ров. Вот, унтер-офицер Орлов ходил к крепости.

— Днём? — Валериан изумлённо смерил Орлова взглядом. — Правда, унтер? Как удалось?

— Потихонечку, ваше превосходительство, — Орлов отвечал не быстро, но и не путая слова от смущения, не тушевался, но и не нагличал; держался просто, с видом человека, совершенно уверенного в себе самом, в своих словах и поступках. — От камушка к камушку, за кустами, вдоль трещинок. Эти бусурмане кричат только громко, а порядка в них нет. Подползли, высмотрели, что нужно, и назад тем же манером.

— И что ров?

— А ничего. Ничего они там не делали и не сделают. Такую землю им, кроме как порохом, и не взять. Пытались, кажется, где-то долбить, да и бросили.

Валериан остался доволен услышанным. Страшные воспоминания о штурме Браилова уже не грозили стать реальным кошмаром. Высота стен Хозрека, которую сообщили ему лазутчики, не увеличилась, и срубленные заранее лестницы должны были поднять его солдат хотя бы до парапета.

— Почему два ружья? — спросил напоследок, впрочем, уже предполагая ответ.

— Так кончился Фёдор мой, — так же спокойно ответил унтер. — Как ползли назад, его кто-то и выцелил. То ли с окопа, то ли с крепости. Даже не крикнул, сердечный, ткнулся головой в камень, ножками посучил и затих. Его тащить я уже побоялся, а ружьё и пули забрал.

Валериан повернулся в седле, отыскивая взглядом начальника штаба:

— Запишите, Мориц Августович, фамилии обоих. Как вернёмся, скажу Алексею Петровичу. Обоим знак Георгиевский за такую отчаянность. Это надо же — днём...

— Ваше превосходительство, — прервал его унтер, не обращая внимания на огромный волосатый кулак, который показывал ему командир батальона. — У меня этот знак уже есть, мне второй, стало быть, и без надобности. А за Фёдора, за Черепкова похлопочите, будьте милостивы. Он уже не узнает, так семье может послабление которое сделают.

Только теперь Валериан разглядел на широкой груди Орлова серебряный крестик знака отличия.

— За что получил? — начал было расспрашивать и тут же оборвал себя сам: — Так ты тот самый Орлов, что в Недосягаемом стане держался?

— Так точно, господин генерал-майор. И Черепков тогда со мной высидел. А здесь...

Он шумно вздохнул, будто всхлипнул, замолчал и вытянулся, расправляя мощные плечи. Валериан тоже выдержал паузу.

— Его не забуду. Да и тебя тоже, Орлов. Крестик, да, второй раз тебе не положен, но на прибавку к жалованью можешь рассчитывать... Майор! Мартыненко! Людей в строю не держите напрасно. Пусть сядут, передохнут. Сначала орудия поработают, потом уже по сигналу — с Богом!

Он повернулся, поехал прочь, думая, сколько же людей недосчитается уже после первого приступа, и переживёт ли очередное сражение ладный и храбрый унтер, чью простую фамилию он услышал больше года назад, от Ермолова, в его тифлисском особняке.

Валериан въехал на небольшой пригорок и остался в седле. Зато спешились штандарт-юнкер Солодовников и оба его помощника. Развёрнутое знамя Солодовников уставил в землю и стал рядом, придерживая древко, давно отполированное ладонями многих знамёнщиков. Два подпоручика с обнажёнными саблями отступили на шаг назад и замерли, положив лезвия обухами на плечи. Свита теснилась чуть ниже, каждый офицер был готов в любую секунду сорваться с места, мчаться под ядрами, пулями, чтоб передать приказ, вернуться с донесением и описанием боя.

Валериан посмотрел на красное солнце, ползущее к верхней точке, на синее небо, не успевшее ещё выцвести за столько тысячелетий. Слева поднималась горная цепь, поблескивая вдали снеговыми шапками. Туда, к отрогам хребта, Аслан-хан оттеснил лакскую конницу и цепко держал позицию, не давая противнику возможности ударить на изготовившуюся к штурму пехоту. Четыре батальона выстроились колоннами и ждали только приказания к приступу. Пятый Валериан развернул к левому флангу, на случай, если храбрая, но нестойкая татарская конница вдруг брызнет в стороны, как разбившееся стекло. Прямо перед позицией отряда лежал аул Хозрек. За высокими белыми стенами дома, словно каменные тёмные соты, карабкались вверх, громоздясь один на другой. Тяжёлая работа ожидала его людей, но там, за аулом ещё невидимая начиналась долина, поднимаясь к столице мятежного Сурхай-хана. Генерал Ермолов приказал взять Казикумых, и Валериан знал, что должен быть там не позднее июля.

Он снял фуражку, перекрестился, уверенно пристукивая лоб, живот, грудь сложенными щепотью пальцами; надел фуражку, поправил козырёк, ещё помедлил и, наконец, махнул рукой: «С Богом!»