Время, чтобы вспомнить все

В 1909 году на улице Лэнтененго было достаточно весьма старых домов, так же как и на Северной Фредерик и Южной Мейн-стрит. Но старые дома на Северной Фредерик и Южной Мейн в действительности не были существенно старше видных зданий на Лэнтененго. К тому же пять или шесть домов на Лэнтененго были построены даже раньше некоторых домов на Северной Фредерик и Южной Мейн. Но даже в 1909 году между людьми, которые оставались жить на Фредерик и Южной Мейн, и теми, кто жил на Лэнтененго, уже было одно заметное различие: никто из процветавших в бизнесе и поднимавшихся по социальной лестнице не селился на Северной Фредерик и Южной Мейн, в то время как хозяева старых домов на этих улицах (даже в 1909 году) постепенно от своих домов избавлялись. Если житель Кристиана-стрит добивался в Гиббсвилле приличного успеха, он переезжал на Лэнтененго, чтобы жить рядом с теми, кто тоже добился успеха. Переезд на Северную Фредерик или Южную Мейн означал, что дела в этом семействе не так уж хороши. В 1909 году дом, построенный за 19-й улицей, хотя и на Лэнтененго, уже не считался престижным. «Им только бы жить на Лэнтененго», — говорили люди о своих соседях с Кристиана-стрит, строивших дома в квартале с номерами от 1900 и выше. Дома на Лэнтененго с номерами от 1900 до 2000 считались не более престижными, чем дом номер 1900 на Парк-авеню в Нью-Йорке. И все же это была улица Лэнтененго, и на ней происходило то, что называют прогрессом. В 1890 году границей престижной жизни была 16-я улица, теперь это была 19-я. В двадцатом веке никто не хотел переезжать на Северную Фредерик или на Южную Мейн, а любимой присказкой тех, кто жил на этих улицах, было: «Я здесь родился, я здесь и умру» или «Когда мне дадут стоящую цену, тогда я и продам».

У жителей Северной Фредерик и Южной Мейн деньги водились еще с давних времен. А у некоторых из тех, кто там жил, их было намного больше, чем у многих других. Но с социальной точки зрения дело было не в количестве денег: семья «X», жившая на Лэнтененго, могла быть давнишней богатой семьей Гиббсвилля, а могла быть недавно разбогатевшей семьей, но семья «Y», жившая на Северной Фредерик или Южной Мейн, была одновременно и старинной, и богатой.

Тот факт, что люди покидали Северную Фредерик и Южную Мейн, предпочтя Лэнтененго и всевозможные проезды и переулки, что появились в западной части Гиббсвилля за двадцатые годы, можно считать делом рук молодежи — молодых мужчин и женщин, повзрослевших за второе десятилетие века. И к концу третьего десятилетия их уход с этих улиц был настолько окончательным, что семьи, оставшиеся в старых домах, считались слегка (или не слегка) эксцентричными или были консервативны настолько, что это также воспринималось как чудачество. В этих домах и оставшихся в них семьях дети уже не рождались, а внуки рождались в новых или обновленных домах на улице Лэнтененго, а также в проездах и переулках (или, того хуже, в одной из больниц Гиббсвилля). «Исход» был почти всеобщим; и даже до того как в Вашингтон вместе со своими идеями прибыл мистер Франклин Д. Рузвельт, старые дома на Южной Мейн и Северной Фредерик стали олицетворением старомодного образа жизни — факт, неохотно и боязливо признанный сыновьями и дочерями, покинувшими эти памятники архитектуры и навещавшими их теперь лишь на Рождество и по семейным праздникам.