Время, чтобы вспомнить все

— Все. Наверное, они ожидали, что я страстно воззову к их… не знаю уж к чему именно… Я уверен, они ждали, что я произнесу речь. Но я уже давно готов был уйти. Я знал, что все кончено. Ну что еще можно было сказать? Восемь важных персон — девять, включая Майка Слэттери, — наблюдали, как я поведу себя, когда мне скажут, что я безмозглый кретин. Так что можно было сказать? Я мог вежливо заявить им: «Господа, я знаю, что я кретин». Но они об этом знали лучше меня. Они это знали давным-давно. Что же следует делать после того, как тебе нанесли coup de grace[43]? Я никогда этого прежде не видел, но, наверное, у тебя по телу пробегает дрожь, и ты умираешь.

Эдит внимательно на него посмотрела, а потом сказала:

— Но ты ведь не проиграл.

— Я не проиграл? Эдит, что ты такое говоришь? Я растратил впустую бог знает сколько лет, я проколесил невесть сколько миль, потерял сто тысяч долларов и… самонадеянность.

— Да, все это так. Но ты не проиграл на выборах.

— Слабое утешение. Я не проиграл и в гарвардских играх. Но я в них никогда не участвовал. Меня не взяли в команду. Никогда не был даже запасным.

— Они тебе что-нибудь предложат — хотя бы потому, что ты дал им столько денег. Неужели не согласишься?

— Нет.

— А что же ты, Джо, собираешься делать до конца жизни?

— Я и сам об этом думал. Сначала я постараюсь вернуть себе самоуважение, но не самонадеянность. И постараюсь перебороть свой стыд. Там я не чувствовал никакого стыда, но с тех пор, скажу тебе, я чувствую такой стыд, вспоминая, как я сидел рядом с этими людьми и они в упор смотрели на меня и говорили мне, что я безмозглый кретин. Они вели себя вежливо по отношению к сотне тысяч долларов. Да, кстати, это ведь деньги моей матери. Я даже не сам их заработал. Они даже не заработаны кем-то из Чапинов. Их заработали Хофманы. Что я буду делать? Я буду жить в доме номер десять по Северной Фредерик, ходить на службу, проводить лето на ферме… и вот что еще я хочу сделать: я хочу стать для своих детей достойным отцом. Для всех остальных я безмозглый кретин, но мои дети меня любят. И ты ведь тоже меня любишь?

— Да.

— Или не любишь? — спросил Джо.

— Конечно, люблю, — сказала Эдит. — А ты меня любишь?

— У тебя есть все права задавать подобный вопрос.

Джо поднялся и поцеловал ее в лоб.

— Я, Эдит, не многого стою, — сказал Джо, — но то, что во мне есть, твое. У меня никогда никого, кроме тебя, не было. Подумай только: никаких больше поездок в округ Тиога, никаких турниров по гольфу в Бедфорд-Спрингс. Я почти что счастлив.

— Это не так, Джо. Еще слишком рано о чем-то говорить.

— Я знаю, — сказал он. — Парень, что выступал там, в Филадельфии, все время повторял: «Мы, мистер Чапин, себя не обманываем. Здесь, в этой комнате, мы себя не обманываем». Моя беда — одна из моих бед — в том, что я себя обманываю. Я один из маленьких принцев города Гиббсвилля, штат Пенсильвания, и я задумал стать президентом…

— Джо, не надо бередить свои раны. Ведь никто не знает, что ты этого хотел. Если бы они об этом знали, то могли бы причинить тебе боль. Но они об этом не знают. И никогда не узнают.

Джо подошел к письменному столу.

— Что-нибудь интересное в почте?

— Письма от детей. Какие-то приглашения. Два приглашения на свадьбу. А в основном рекламы и счета. Ты собираешься звонить Майку Слэттери?

— Для чего?

— Я считаю, ты должен ему позвонить. Завтра утром.

— Зачем?

— Я ничего не смыслю в политике, но думаю, что знаю Майка Слэттери. Если ты дашь ему понять, что сердишься или обижен, он в ответ тоже рассердится, а если ты не хочешь, чтобы стало известно то, что случилось в Филадельфии, лучше, чтобы Майк был на твоей стороне.

— Это точно.

— Он, возможно, тревожится и о себе самом. В той статье в филадельфийской газете ему тоже досталось. Мне кажется, что тебе следует сделать вид, что ваши отношения ничуть не изменились. Вы приятели. У тебя нет с ним таких отношений, как с Артуром или Генри, но пусть считает, что ваши приятельские отношения остались прежними. Ты, Джо, ему нравишься, и нет никаких причин его от себя отталкивать.

— Я позвоню ему. В любом случае я позвоню, чтобы узнать, чего он хотел. Я это сделаю прямо сейчас.

Он набрал номер Майка Слэттери.

— Майк, говорит избранник народа, — сказал Джо.

— Джо, я рад, что ты в таком хорошем расположении духа. Честное слово, рад. Когда ты ушел так неожиданно, они не знали, что и подумать, и спросили меня. А я им отвечаю: «Господа, класс говорит сам за себя. Класс говорит сам за себя». И добавил: «Ну что еще ему оставалось делать? Устроить длинное, неприятное для всех обсуждение или встать и уйти, пока всем не стало неловко?» Джо, главное, что я хочу спросить: ты на меня, надеюсь, не обижен?

— Нет, я думаю, ты сделал все, что смог, — сказал Джо.

— Именно это мне и хотелось услышать. Я завтра уезжаю в Вашингтон, но когда вернусь, давай сходим на ленч.

— В любое время, когда только захочешь, — сказал Джо и повесил трубку.

— Что ж, дело сделано, — сказал он Эдит.

В гостиной у Слэттери Майк сказал жене:

— Не знаю, что и думать. Я слишком легко отделался.