— Должна признаться, что я разволновалась.
— Признаться? Вы не должны мне ни в чем признаваться.
— Главное, чтобы вы понимали: то, что случилось в Филадельфии… Я не жалею, что это случилось, но продолжения этому не будет.
— Давайте посмотрим: что с нами будет, то будет, — сказал Уильямс.
— Вы уже раньше это говорили, — сказала Эдит. — Джоби!
Эдит вдруг увидела, что мальчик прячется за ореховым деревом — слишком далеко, чтобы подслушать их разговор, но достаточно близко, чтобы видеть и мать, и ее гостя.
— Подойди сюда, Джоби, — позвала Эдит уже менее резким тоном.
Но мальчик убежал.
— Шустрый малыш, — сказал Уильямс.
— Шустрее, чем вы думаете, — сказала Эдит. — Что ж, я рада, что вы держите свое слово.
— Меня немного сердит, что вы считали, будто я его не сдержу, но вас можно понять. Джо в городе?
— Уехал на день, — сказала Эдит.
— Вы хотите, чтобы я ушел? — спросил Уильямс.
— Да, — ответила она.
Он взял в руки шляпу.
— Я заключу с вами маленькое пари. Могу поспорить, что вы первая постараетесь со мной связаться.
— О, мне этого уже хотелось. Но об этом не может быть и речи. Если мы не будем видеться достаточно долгое время, то мне этого даже и не захочется. Мне кажется, я смогу вас забыть.
— Никаких сомнений, что сможете, но будьте осторожны. Если вы действительно меня забудете, то может появиться другой, который не станет вести себя так прилично, как я. Вы, Эдит, совершили серьезный шаг, и вам повезло, что этот шаг вы совершили со мной.
— Я в этом уверена, — сказала Эдит. — Всего хорошего.
После ужина — в деревне они вернулись от слова «обед» к слову «ужин» потому, что все фермеры и жившие на ферме работники называли его «ужином», — Джоби подошел к сидевшему на террасе отцу, чтобы пожелать ему спокойной ночи.
— У тебя сегодня было много дел, Джоби? — спросил Джо.
— Сюда приезжал один человек, — сказал мальчик, не глядя на мать, сидевшую в это время на качелях.
— Приезжал один человек? О, мистер Уильямс. Мама рассказала мне об этом.
— Мама дала ему лимонад.
— Холодный чай, дорогой, — сказала Эдит. — А теперь беги спать и не пытайся затянуть свое прощание.
— Папа, что он хотел?
— О, Джоби, я вижу тебя насквозь. Ты встал столбом и создаешь пробки. Марш в постель. Только сначала поцелуй меня.
Мальчик поцеловал отца.
— Эй, ты забыл про маму, — сказал Джо.
Мальчик подошел к качелям и подставил матери щеку.
— Я сейчас поднимусь, чтобы уложить тебя, — сказала Эдит.
— Меня может уложить Энн, — сказал мальчик.
Такие вот истории случались в семье Чапинов в 1920 году, и такие вот велись у них разговоры.
Джо не раз повторял, что не хочет справлять свое сорокалетие. Он говорил, что не любит вечеринки — откровенная неправда, — и особенно вечеринки в его честь, и особенно не хочет большую вечеринку в честь его сорокалетия, даты, которую, по его словам, мужчина должен скрывать так, как обычно скрывают свои даты женщины. Но его возражения не смогли победить настойчивость Эдит и Артура Мак-Генри.
Поначалу предполагалось пригласить сорок гостей, однако список гостей разрастался и разрастался, а план вечеринки становился все более грандиозным, и в конце концов Артур сказал, что при таком количестве гостей следует нанять оркестр, а раз будет оркестр, то, значит, будут танцы, а раз будут танцы, нужен большой оркестр. Первоначальный скромный обед превратился в роскошный обед с танцами в частном клубе «Лэнтененго». Приглашения получили более трехсот человек, и исключительно взрослые; молодежи университетского возраста среди приглашенных не было, так как двадцатое января у студентов — самый разгар учебы.
— Хорошо, — сказал Джо, — но на одном я твердо настаиваю. Я не хочу иметь никаких абсолютно дел со списком приглашенных. Я не хочу видеть этот список и не хочу, чтобы мне задавали о нем хоть какие-нибудь вопросы. Если вы забудете пригласить чью-то тетю Милли, я могу с чистой совестью заявить, что к этому никакого отношения не имею.