И начало Детской Эры, и покупка фермы были привязаны к определенному времени, но второе событие знаменовалось определенным, 1920 годом, тогда как первое началось в некое неопределенное время и никак не называлось. И такие обычные люди, как Эдит и Джо, никогда бы не назвали это событие словом «эра». Они не сознавали, что живут в ту или иную эпоху: эпоху джаза, эпоху утраченных иллюзий; они в какой-то мере гордились тем, что живут в двадцатом веке, а позднее радовались тому, что живут во времена президента Гардинга — в спокойной обстановке после многих лет сосуществования с больным профессором Уильсоном, со слухами о войне и самой войной. Они теперь пили вино из исчезающих винных запасов на вечеринках «Второго четверга»; на танцах в частном клубе теперь играли совсем, совсем иную музыку; на ассамблеи старшие сыновья их друзей надевали уже не фраки, а смокинги, входило в обычай по окончании колледжа дарить дочерям двухместные автомобили с откидным верхом; членов клуба «Гиббсвилль» просили не стоять возле окон — где их могли заметить прохожие на Лэнтененго — со стаканами виски с содовой и льдом, а то самое место, где у Шарлотт произошла стычка с погонщиком мулов, теперь стало местом сборища юнцов, чей бродвейский вид был Гиббсвиллю настолько же в новинку, насколько и предпринимательство, с помощью которого оплачивалась их кричащая одежда. Когда женщины собирались, чтобы поиграть в бридж, они теперь курили без стеснения, а родители стали обещать своим дочерям — но не сыновьям — награду за то, чтобы не курили; женские гигиенические прокладки рекламировались как открытие, сделанное военными медсестрами во Франции; четырнадцатилетний Джек Вудрафф поставил рекорд в соревнованиях по гольфу в местном гольф-клубе, школа мисс Холтон открыла новое здание на углу 20-й улицы и Лэнтененго-стрит, а гиббсвилльская школа «Кантри дей» объявила, что переезжает из здания на углу 16-й улицы и Кристиана-стрит в новое здание на углу 22-й улицы и Кристиана-стрит; секретаря секции для мальчиков уволили из христианской ассоциации за гомосексуальное поведение; служанка, нанятая семьей Огден, родила недоношенного ребенка и похоронила в погребе Огденов; на Северной Железнодорожной авеню от отравления газом погибла семья из восьми человек; Норманн Стоукс, кузен Эдит, перешел на второй курс Шеффилдской научной школы при Йельском университете, а когда Джо случайно, от нечего делать, забрел в зал суда номер 3, там разбирался шокирующий случай подростковой проституции. Подобного рода событиями пестрели все газеты, о них без конца сплетничали, и их пикантные подробности обсуждались в самых пристойных беседах, но если холостяк внимал всему этому не более чем с мимолетным любопытством, то отца, у которого была малолетняя дочь или малолетний сын, эти события волновали и настораживали. Одни завидуют достижениям детей своих знакомых, а другие благодарят Бога за то, что уберег их от свалившихся на соседей несчастий. Родитель всеми силами старается защитить своего младенца, но когда дни младенчества позади, возникают новые угрозы его жизни и здоровью и защищать ребенка приходится от каждой в отдельности и по-своему, и нельзя ни на минуту потерять бдительность и готовность защищать. В первые годы жизни ребенка отцовские страхи сосредоточены на микробах, и чем незаметнее они подкрадываются, тем сильнее страхи, но бороться с ними почти невозможно. А в последующие годы, хотя микробы и не исчезают, врагами уже становятся люди, и их козни порой столь же невидимы, как микробы, и с ними тоже бороться почти невозможно. Но разумеется, среди людей есть порядочные, добрые и любящие, есть безмятежно-порядочные, порывисто-добрые и преданно любящие, которые верят в порядочность, доброту и любовь, не подвергая их сомнению или циничному анализу. Эти люди не отрицают добропорядочность и не прославляют злодейство, не подменяют ценности подделками: тонкую остроту — жалкой шуткой, смех — усмешкой, чистую правду — замысловатой ложью, а открытость и простоту — лисьей хитростью. Но разумеется, таких не так уж много и среди них есть как новообращенные, так и предатели.